– Но ведь есть и исключения.
– Да. Пепел, например. И его Семья. Но исключения лишь подтверждают правило.
Глен криво улыбнулся.
– Я чертовски не хотел бы стать причиной твоей смерти.
– Я тоже. Но, – она пошевелила пальцами и сунула ему свою флягу, – жизнь продолжается. Лишь боги знают, что нас ждет через неделю.
– Ты думаешь, мы можем когда-нибудь поубивать друг друга?
Они посмотрели каждый в свою сторону.
Глен, когда-то называвший себя Бенедиктом и другими заимствованными из мифологии прозвищами (у него имелась едва ли не дюжина имен на все случаи жизни), всегда по-дружески общался с Кайндел. И даже попытался как-то за ней поухаживать, но стоило ей, как вежливой девушке, немного его поощрить, объяснил, что, оказывая знаки внимания, просто выполнял свой долг перед ней и никаких серьезных видов на нее не имел. Тогда она посмеялась. Почему-то с этим молодым человеком они легко понимали друг друга, в прошлом пару раз напивались в компаниях, орали песни, отнимая друг у друга гитару, хохотали байкам и анекдотам.
Их ничто не связывало, кроме приятных воспоминаний. И оба понимали – даже если бы они помнили во много раз больше важного и прекрасного, это вряд ли могло сейчас свести их в один лагерь.
– Все возможно в этом мире, – девушка посмотрела на него грустно. – Но я не хотела бы умереть от твоей руки.
– А я думал, это в первую очередь касается Волка…
– Я давно потеряла интерес к Волку. И оставим это…
– Извини. – Она дернула плечом, и Глен заволновался. – Тебе холодно? Может, костер разложим?
– Не стоит здесь устраивать костер. Спасибо. Мне не холодно. Просто… Так…
Кайндел вновь дернула плечом и поднялась. Отсюда, в просвет между двумя крыльями леса, обнимающими холм, виднелось большое озеро – и небо над ним, где в облачной непроницаемой толще только сейчас появились разрывы, и проглянула синева. Удивительно убеждаться, что даже в такой день, когда облака укутывают землю, будто плотный кокон, небо над ним остается неизменным, таким же праздничным и ярким. Свет солнца ненадолго пробился сквозь серый покров и превратил дальний край небес над самым горизонтом в величественный белый замок, увенчанный приземистыми и высокими башнями.
– Ты уже уходишь? – спросил Глен, будто раздумывая – пытаться удержать или нет.
– Пожалуй. Мне нужно торопиться. Меня ждут – сам понимаешь.
– Я бы хотел еще раз пригласить тебя сюда, если б знал, что это возможно…
– Я бы не вернулась, даже случись такая возможность. Передай Ночи (если, конечно, захочешь ей что-нибудь передавать от меня), что она может, конечно, продолжить охоту на меня, хотя смысла в этом я не вижу. То, что знала я, и то, что теперь знают в Организации, все равно просочилось бы другими путями, хотя бы через тех же техномагов. Ее усилия бессмысленны. Вряд ли моя смерть принесет ей большое облегчение и какой-то прок. И лучше бы ей изменить свое отношение к миру, если она действительно хочет сохранить Семью.
Он мрачно смотрел мимо нее.
– Прежний мир рухнул, ты же знаешь. Чтобы получить место в новом мире, за него надо биться.
– Ты ошибаешься, Глен, – вздохнула Кайндел. – Приятное место под солнцем можно занять и иначе. Не обязательно силой оружия. Хотя, разумеется, не без усилий.
И снова взглянула на постепенно проясняющееся небо.
Там, в царстве Фата-Морганы, беззвучно и неторопливо рушились и снова рождались, будто феникс из пепла, великолепные, несказанно прекрасные королевства… Вырастали – и снова гибли, и можно было лишь гадать о том, каким ужасом и болью наполнялись сердца небесных жителей при гибели старого, а потом возведении нового мира.
Солнце безмятежно и щедро освещало обломки таявших и громады выраставших, таких недолговечных стен и башен, творя из их жизни и смерти средоточие подлинной красоты.
И на сердце Кайндел снизошел покой.