Магия тени

Старшина стражи стоял, сложив на груди руки. Лицо его было невозмутимым, словно он и не слыхал ничего. Зато в толпе позади него слыхали все очень хорошо, и заворчали, зароптали. Хон обернулся, потянул руку к мечу на поясе, и люди тут же смолкли, опустили головы.

Хрясь! — клюнул топор во второй раз. Загупала по сухим доскам голова.

Люди в толпе снова зашептались. Слов было не разобрать.

Третий преступник, человек в жутко грязной нарядной одежде, неумолчно бормотал, прося у Божини заступничества, и дико оглядывался вокруг. Вновь развеселившиеся люди отпускали едкие шуточки про его наряд и неверную поступь.

— Божиня, сохрани, Божиня, сохрани, Божиня, сохрани, — как заговоренный, твердил мужчина, стреляя горячечным взглядом по сторонам.

В толпе глухо взвыла женщина, вслед за ней зашелся воплем ребенок.

Хрясь!

Руки у приговоренных были связаны за спиной, ноги — между собою, на длину веревки в полшага. Но четвертый приговоренный, стриженный «под эллордца» худой эльф, вырывался так отчаянно и кричал такое плохое, что пришлось его приложить по затылку и дотащить до плахи в бессознательности.

— Не по-человечески это — беспамятным головы рубить, — осудили басом из толпы.

— Так ведь он и не человек! — тут же отшутились несколько голосов.

Вокруг снова расхохотались и принялись перебрасываться колкостями под стук катящейся по помосту головы. Среди гогота старшина стражи расслышал несколько слов на исконно-эльфском — злобное «Йель’ва хон-на».

Последним вышел гном — сам вышел, на полшага впереди стражников, и с таким видом, словно делал собравшимся огромное одолжение. Он, единственный из приговоренных, молчал, только презрительно кривил толстые губы.

Из толпы позади Хона вывернулся Эдфур — почитаемый среди мошукских старожилов гном. В прежние времена, когда половина города непрестанно резалась с другой половиной города, этот гном был славен невероятной удачливостью, редкостно буйным нравом и очень остро заточенным топором.

По угрюмому выражению лица Эдфура Хон заподозрил, что гном на плахе — его приятель. Или ближайший родственник — кто-нибудь вроде внучатого племянника соседа по деревне свата Эдфуровой троюродной тетки.

Но на помост гном не смотрел, а смотрел на Хона. И не сердито, а просто насупленно.

— Ну? — непонятно спросил он и сложил на груди мощные короткопалые руки. — И чего ты скажешь про все это бдыщево дерьмо?

Старшина стражи сплюнул себе под ноги. Демонова матерь поймет этих гномов!

— Следующим балаболкам всунем в пасти кляпы, когда поведем их на плаху, — отрезал он.

Испятнанный топор, тускло блеснув на солнце, поднялся в пятый раз.

* * *

— Оль! — Худенькая молодая женщина замерла на пороге дома, удивленная.

Маг вперевалку поднялся по трем деревянными ступеням, остановился на крыльце, глядя на Умму с добродушной усмешкой. Она была такой забавной, когда ей случалось растеряться, — прям как дите малое, право слово.

— Ну что Оль, Оль, — проворчал он, продолжая улыбаться, — в дом-то позовешь? Нальешь компотику из еловых шишек, перескажешь новости?

— В баньке попарю и в печь посажу. — Она обрадованно рассмеялась, шагнула к магу, шутливо взъерошила его волосы, выгоревшие за лето и жесткие, как сухие пшеничные стебли.

Оль тоже рассмеялся, подхватил подругу на руки, обнял крепко-крепко, с удовольствием вдохнул запах трав, которым пропитались ее волосы и платье — крашеное, светло-голубое, не по-домашнему гладкое и ладное.

Как будто Умма ждала кого-то, кто не должен был понять, что его ждут.

Выпустив подругу, Оль внимательно оглядел ее смущенное личико и понял, что не ошибся. И в который раз мимовольно удивился, каким же молоденьким остается это лицо — ни морщинки, ни складочки, кожа аж сияет и румянец — во всю щеку. Чего тут делают с женщинами, в этом Эллоре? Вот даже матушка Оля, пожив в эльфийском пределе полмесяца, посвежела и вроде как помолодела. А та одинокая эльфийка, с которой мать поселили, — та по виду годится ей пусть не в дочери, но в племянницы наверняка, хотя лет эльфийке почти столько же.

— В баньку уже некогда, — маг кивнул на верхушки деревьев, на которых трепетали бледные закатные отсветы, — уже костры складывают. Я подумал — чего нам поодиночке туда плюхать? Зайду вот к вам, компотику хлебну, полюбуюсь на тебя, красу писаную. А там вместе и пойдем. Пойдем же?

— Конечно, пойдем! — Девушка посторонилась, пропуская гостя.

Домик, в котором жили Умма и ее племянник Аррин, был одноэтажным, маленьким, устроенным по эльфийскому обычаю не из бревен, а из внешних частей стволов от гигантских деревьев, переложенных смесью мха и какой-то местной смолы. Дома получались уютными, душистыми и очень теплыми. Хотя какая тут зима в Эллоре, смех один, ортайская осень бывает холодней.

Сеней поэтому нет, сразу за дверью — небольшая кухонька, от нее по три стороны расходятся полукруглые комнаты. Снаружи эльфийские дома похожи на поросшие мхом огромные пни, только с окошками и земляными крышами, из которых смешно торчат печные трубы.