Магнит неприятностей

Позволив случаю и безразличию вести его, он свернул за угол и наткнулся на вбрасывание между парой местных молодежных банд. Общность цивилизаций на протяжении всей человеческой истории, это конкретное зарождающееся противостояние отличалось от своих древних предшественников только выбором одежды, оружия и включением случайных нелюдей в ряды. В то время как энергично брошенные слова были другими, чувства, которые они передавали, ничем не отличались от идентичных насмешек, которые когда-то звучали на улицах древнего Рима или Фив, Куско, Ангкора или Мохенджо-Даро. Или еще раньше, в пещерах. Как всегда, они включали замечания относительно законности происхождения конкретных людей, унизительные оценки сексуальной доблести тех, кто противоположен, и соответствующие предложения относительно того, как те, кто находится на другой стороне, могли бы лучше всего действовать для выполнения определенных физических невозможностей.

Конечно, Флинкс почувствовал растущую враждебность группы еще до того, как свернул за угол. Заинтересовавшись, он присоединился к нескольким другим прохожим, которые стояли и смотрели. Некоторые из толпы зевак подстрекали противоборствующие группы. Пока это не распространялось на зрителей, такой ночной бой обещал бесплатное развлечение с дополнительным преимуществом, позволяющим тем, кто не участвовал, уйти, чувствуя себя морально выше.

Он отвернулся до того, как конфронтация переросла в нечто большее, чем словесная перепалка. Эмоции, нахлынувшие на свидетелей, угнетали его гораздо сильнее, чем юношеская жажда крови, которую выплескивали две группы юных хулиганов. Мировоззрение зрелых правонарушителей он мог понять, если не сопереживать. Это были профессионалы, сознательно вставшие на асоциальный образ жизни. И судя по тому, что он уже обнаружил в течение своего первого дня в Маландере, таких людей на Визарии было предостаточно. Их существование не разочаровало его, потому что он ожидал этого. То же самое можно сказать и о соперничающих бандах заблудшей, неуправляемой молодежи.

И только тогда, когда население в целом стало вонять нездоровьем, он понял, что теряет надежду.

Хотя он и желал этого, последующие дни не давали ему повода для оптимизма. Он обнаружил, что все больше и больше погружается во мрак. Пип изо всех сил старалась помочь, не понимая, что эти самые усилия только способствовали усилению меланхолии ее хозяина. Какая надежда была у общества, если его единственным эмоционально самоотверженным обитателем было неразумное летающее существо, родом из мира, чья родная цивилизация уже давно прошла свой расцвет?

Если большинство разумных людей больше не заботятся друг о друге, почему он должен отказываться от своей жизни и счастья, чтобы делать то, что они не могут? Даже воинственный Энн, для которого самосовершенствование было величайшим благом, признавал и уважал необходимость помогать друг другу, хотя бы для того, чтобы продвигаться как личности. Почему он должен быть тем, кто отказывается от всего? Клэрити ждала его; он был в этом так же уверен, как и во всем во вселенной. Вернуться к ней и прожить свою естественную продолжительность жизни, возможно, в удобном мире, подобном Новой Ривьере, разочаровал бы его наставников Це-Мэллори и Трузензузекса. Их неудовольствие причинит боль, но не больше, чем разнообразная боль и страдания, которые он уже перенес, часто напрасно. Он больше не был ребенком. Заслуживал ли он счастья меньше, чем эгоистичные, эгоцентричные толпы, занятые эксплуатацией миров, подобных Визарии?

Все хотели, чтобы он их спас. Кто был там, за исключением, возможно, Клэрити, которая хотела

Рискнуть хоть немного, чтобы спасти его? С его постоянными головными болями, непредсказуемым Талантом и неотвратимым бременем знаний о том, что идет этим путем из Великой Пустоты, не окажет ли он ей одолжение, вернувшись?

Ему вдруг пришло в голову, что он может потерять себя здесь. Если бы он остался на Визарии, в Маландере или другом из его кишащих гноящимися городами, он мог бы сойти с ума, захлестнутый потоком чистых эмоций, окружающих его. Это было бы так плохо? он поймал себя на вопросе. Он мог просто отпустить ситуацию и поддаться самому себе. Может быть, даже боль в его мозгу уйдет, или он станет настолько анестезированным ее постоянством, что потеряет способность ее чувствовать. Это была альтернатива самоубийству, которую он никогда раньше не рассматривал. Жизнь как состояние вечного оцепенения.

Он бродил в ночи, не обращая внимания на мерцающие огни, завывание людей, инопланетян и механических, любопытные взгляды, интимные ласки, искаженные предложения разнообразной контрабанды и конфликты, наблюдаемые и ощущаемые. Большинство людей ушли с его пути. Те, кто упорствовал, необъяснимым образом начинали потеть, или замечали мелкие неприятности, которых не было, или иным образом находили внезапную причину двигаться дальше.

Ночь, шум и неизбежный эмоциональный шторм, которым была цивилизация в ее самой бешеной форме, сомкнулись вокруг беспокойного, одинокого Филипа Линкса и поглотили его.

ГЛАВА

3