Магнолия

— Девонька ты моя, красавица, э-эх-хе-хех… И что же ты такое придумала, — покачал головой Доктор, — «просто жить», «среди просто хороших людей». Да ведь — где люди, там и организация. Никуда ты от этого не денешься. Тем же хорошим людям надо защищать свою «просто жизнь» от плохих. И они, значит, вынуждены объединяться в организацию. В свою. А как объединились — так их уже и нету, твоих хороших людей. Нету! Есть верные члены организации — есть неверные. Хорошо служащие общим целям, что декларируются организацией, — и плохо. А организация — это такой зверь, которого порождают-то с целями, как правило, добрыми светлыми, — а вот стоит ей родиться да окрепнуть чуток, как все цели ее благородные оказываются лишь прикрытием одной, главной цели. И эта главная цель у всех на свете организаций одинакова: забота о себе самой. Любая достаточно оформившаяся организация людей — это образование не для людей, а для себя самой. И люди ей нужны только в качестве строительного материала, винтиков-шурупчиков. Видишь ли, в чем проклятый парадокс: жить среди людей и быть вне организации какой-нибудь невозможно — ведь мы, разумные человеки, так и тянемся друг к другу, так и норовим слепиться в какое-то сообщество. Но только слепимся — бац, все! — мы уже не принадлежим себе, мы принадлежим ей, твари этакой! И наши человеческие качества оказываются нужными только в той степени, в какой они нужны «нашей» организации. Так что, девонька моя, если ты собираешься жить среди людей, — не надейся оказаться вне организации. Не тешь себя иллюзиями. Можно, конечно, можно попытаться побыть «вне» — но ведь затопчут! Ты ведь будешь одна против всех. И все, все организации — и справа, и слева, все! — на тебя ополчатся. А это дело безнадежное, тут никто никогда не выигрывал. Лучше уж определиться как-нибудь: выбрать себе сообщество покрасивее, чтоб оно хотя бы формально, хотя бы в данный момент провозглашало какие-то близкие тебе идеалы, и уже в этом сообществе сидеть тихонечко, стараясь по возможности сохранить свою индивидуальность. Да, хоть в какой-то мере сохранить. Ежели удастся… Уф-ф! Что-то я расфилософствовался… Завела ты меня, детка. Больное место, понимаешь, затронула. А то, думаешь, мне не хочется просто жить и просто быть хорошим человеком? Еще как хочется! Но стоило мне тогда вот рыпнуться — сначала просто из любопытства: поехал, посмотрел, что за люди такие в ваннах лежат, потом жалко стало этих людей, вас, зверят, дай, думаю, хоть в чем-то им помогу, — и все, уже я задействован, уже повязан с военной машиной одной веревочкой! И теперь вот — только опять слабость человеческую проявил — привязался к вам, негодникам, — бац! — военная машина уже считает меня отступником, а значит — врагом. Уже меня связывают, рот затыкают. Юрку-бедолагу, который по своей прямолинейности попытался сопротивляться варварскому обыску в доме, — так его просто отбуцкали до полусмерти… А ваши суперы-дуперы — те, наоборот, решили, что я теперь к их шайке-лейке примкнул. Вишь, как оно трудно среди конкурирующих организаций сохранить свое человеческое лицо. Даже мне, ничем не примечательному человечишке. А уж тебе, суперменша моя дорогая, никак между стульями не усидеть. Смотри, конечно, сама — но, может, лучше все-таки попытаться выбрать наименьшее из зол? И потом — ты не думай! — даже среди военных есть неплохие люди — генерал Игнатов, например. Если, конечно, его не разжалуют после всех нынешних событий…

— А какое из зол… — начала Магнолия и, не докончив, вдруг схватилась за правый бок. Будто удар ножевой получила — аж задохнулась от боли. Согнулась, зажимая руками область печени, страшно побледнела…

— Детка! — подхватил ее перепугавшийся Доктор. — Детка…

И боль прошла — как по мановению волшебной палочки.

Магнолия распрямилась, отстранила руки Доктора, осторожно потыкала себя в правый бок. Это было удивительно: только что адское пламя боли ее хлестнуло, да так, что она белого света невзвидела, — и на тебе, тишина, спокойствие. Будто приснилось, будто и не было ничего.

Доктор напряженно, неотрывно глядел на нее.

Магнолия слабо улыбнулась, махнула рукой:

— Ха, все прошло. О чем мы говорили?

— Раньше уже бывало с тобой такое? — профессионально-сосредоточенно спросил Доктор.

— Нет, вроде не бывало, — смущенно пожала плечами Магнолия. И поспешила заверить: — Да ерунда! Просто заболело чего-то — и все. И прошло. Лучше давай поговорим. Что это за способности у нас — у меня, у Виктора, у других? Мне вот непонятно: ну чем таким наша физиология от вашей, остальных людей, отличается?

— Не знаю, — задумчиво сказал Доктор. — Не знаю… И очень мне не понравился этот твой приступ. Точно у тебя такого раньше не было?

Она энергично замотала головой.

— Да? Ну ладно… Поглядим еще. Он достал из кармана брюк не очень чистый платочек, протер заблестевший капельками пота лоб.

— Да… Чем, говоришь, отличаешься? Да уж отличаешься… Кто его знает чем… Я в этих делах ничего не понимаю. Правда, разговорился тут как-то с одним физиком…

— С Петром Александровичем, — подсказала Магнолия.