Маяк Чудес

Мне очень хочется ему верить. Трудно не верить человеку, который способен понять тебя, как никто другой, и не просто понять, но говорить вслух о вещах, которые никто больше не хочет со мной обсуждать. Словно мне пришлось долго штудировать учебник чужого языка, и никто не удосуживался объяснить мне правила или хотя бы продемонстрировать произношение, а теперь нашелся человек, который с ходу дал мне первый урок. Ну как можно ему не верить?

И тут я вижу за окном нечто, что заставляет меня на мгновение забыть о Брецеле. Окно с меркабурскими чудесами напоминает компьютерную заставку: стены меняют цвет, одни предметы становятся ближе, другие – дальше, третьи вообще исчезают, альбомы сменяются открытками и наоборот, появляются рамки для фотографий и скрап-шкатулки, блокноты и тэги, и снова теряются в глубине полок, но в этом бесконечном процессе сохраняется свой ритм, к которому привыкаешь и через некоторое время перестаешь обращать на все это внимание.

Как вдруг размеренную смену картин нарушает стремительно движущийся объект, над которым клубится облачко пара. Спустя несколько секунд мне удается его разглядеть. По дальней полке из круглой дыры в стене, похожей на мышиную нору, мчится крохотный пассажирский поезд, из трубы паровоза поднимается дым. Когда полка кончается, между ней и следующей полкой протягивается мостик с рельсами, и состав благополучно перебирается дальше. Он едет к нам, и, чем меньше становится расстояние между ним и окном, тем больше деталей можно разглядеть. Никогда не видела более чудесатой механической игрушки, чем паровоз, который тянет за собой этот маленький состав. Крутятся колеса, переплетаются вдоль корпуса блестящие трубы, мерцают таблички с буквами, которых пока не разобрать. В кабине светится огонек, который мне что-то напоминает. Даже в этом окне он выделяется особенной чистотой и яркостью. Только однажды я видела такой свет – в зеркале, в груди у девушки с мраморной кожей. Огонек в кабине чудесатого паровоза манит меня, как окна родного дома после долгого путешествия. Ощущение безопасности, исходящее от Брецеля, разом меркнет рядом с ним.

Я поворачиваюсь к манулу и спрашиваю:

– Антивирус – это поезд?

– Пална, ты хорошо себя чувствуешь? – беспокоится Илья, перебирая на столе останки своего «коммуникатора».

– Наконец-то! – Серафим открывает глаза, выбирается из кресла, пружинящей походкой устремляется к окну и распахивает створки.

Аркадий, который только что сидел возле Паши и гладил его по плечу, тоже подходит к окну. Брецель морщится, достает из кармана очки и надевает их. Линзы отливают синим, на них почему-то больно смотреть. Очки Серафима заполнены потоком, и я думаю о том, что очки Брецеля работают по сходному принципу, но мне совсем не хочется знать, что прячется внутри стекол.

Эльза довольно улыбается. У нее такой вид, словно это она прислала поезд.

– Внимание-внимание! – торжественно объявляет Серафим. – На станцию «Маяк Чудес» прибывает самый чудесный из всех чудесных поездов – экспресс «Скрапландия».

– Тот самый? – с затаенным восторгом в голосе спрашивает Лилиана.

– Тот самый, – отвечает манул. – Я знал, что он никогда не опаздывает.

Как и у любого мира, у Меркабура есть свои тайны, мифы и сказки. Он похож на матрешку: стоит только одной сказке стать реальностью, как в ее пределах тут же находится новая. И так до бесконечности.

Я много раз слышала байку про поезд, затерянный где-то в мирах Меркабура. Скрапбукер, который попадет на этот поезд и доедет на нем до конечной станции, станет Самым. Только неизвестно, каким именно – самым счастливым или самым несчастным, самым сильным или самым беспомощным, самым веселым или самым печальным. Такой поезд-легенда, можно сказать «летучий голландец» Меркабура, если бы не одно «но». В обычном мире никто всерьез не верит в «летучих голландцев» и лохнесских чудовищ, но скрапбукер, не признающий чудес, – это нонсенс, это как пилот, который не верит в летающие машины. Легендарный поезд для скрапбукеров – как «Дисней-Лэнд» для советского ребенка в восьмидесятые. Все знают, что он где-то существует, но никто не надеется побывать там.

– Красивый, – говорит Аркадий. – Я согласен быть его машинистом в следующей жизни.

– Хранителем поезда интереснее, – говорит Серафим, а потом обращается ко мне: – Ты, конечно, слышала про «Скрапландию», но наверняка не знаешь, почему пассажир этого экспресса может стать «самым-самым», только неизвестно каким?

В голосе его звучит упрек. Елки-палки, а почему я должна знать ответ на этот вопрос? Ну почему он так меня не любит? Можно подумать, я ему наступила на любимую мозоль.

– Стать «самым-самым» может любой v.s. скрапбукер, – объясняет манул. – Такова природа его таланта – есть что-то одно, в чем он может быть самым лучшим. Когда поезд прибывает в конечную точку, поток проявляет в нем самое главное – его внутреннюю сущность, и усиливает в сотни раз. Есть одно «но»… Если это произойдет, то уже нельзя будет ни остановиться, ни отказаться: хочет он этого или нет, скрапбукер будет выполнять то, что ему предназначено.