Маяк в Борсхане

— Здорово, наука! — добродушно прогудел он, протягивая широкую, как лопата, ладонь. Левая его рука тоже синхронно дернулась навстречу, будто он хотел пожать мне руку двумя своими, но тут же вернулась в прежнее положение.

— Ну, скажи мне, на фиг тут эти все твои измерения? Специальным транспортником метео-елду привезли, тебя за тридевять верст послали… А если б тебя унитовцы поймали и яйца отрезали? Им там делать не хер, что ли?

— Я тоже так думаю, товарищ полковник… Не хер делать, мудакам…

Под одобрительным взглядом Колоскова я расстегнул дорожную сумку, достал две литровые «Столичные», буханку ржаного «Бородинского» хлеба и полиэтиленовый пакет с тремя жирными копчеными селедками.

— Вот привез сувениры… Да, еще пара луковиц…

— Ну, ты даешь, наука! — на весь городок заревел полковник. — Сейчас я тебя расцелую! Вот уж угодил, так угодил! Хаим! Хаим, давай сюда, сволочь!

Топоча по выметенным утоптанным дорожкам босыми пятками, к командиру подбежал худощавый низкорослый анголец с густой копной вьющихся волос и блестящими глазами. На вид ему было лет семнадцать.

— Слушаюсь и повинуюсь, господин фельдмаршал! — на вполне приличном русском доложился он.

Полковник протянул ему мои сувениры.

— Водку в морозильник, а это на нижнюю полку. И смотри, чтоб ничего не пропало! Ты лично за все отвечаешь!

— Падла буду, господин фельдмаршал! — Паренек исчез, только ветерком подуло.

— Молодец, Хаим! — одобрительно кивнул Колосков. И, повернувшись ко мне, пояснил:

— Я его на рынке отбил: он лепешку украл, так его чуть не затоптали… Серьезная заварушка получилась, пришлось даже в воздух палить…

Он похлопал по деревянной кобуре двадцатизарядного «Стечкина».

— Смышленый малец оказался. Я его при кухне оставил, хотел в Московское общевойсковое училище послать, а теперь видишь, как все оборачивается: и дружба с Анголой умирает, и Союз разваливается…

— А что у него за имя такое странное? Оно ведь явно не ангольское?

Колосков снял фуражку и почесал в затылке.

— Вообще-то его Хамусум зовут… Это я так, шутейно, для краткости. Пойдем, территорию посмотрим…

Территория выглядела бедненько, чтобы не сказать — убого: несколько сборно-щитовых домиков, большие палатки с задранными пологами, утоптанная земля вместо асфальта. Колосков гордо показывал рукой — штаб, плац, учебные классы, казармы, полоса препятствий, стрельбище…

— А вот наш огород! Почва здесь плохая, так мы торф с песком перемешали, и нормально — и картошечка растет, и помидорчики, и огурцы. Правда, вкус не тот, что дома… А вот наш радиоцентр!

Радиоцентр представлял из себя палатку с допотопной зеленой рацией «Эфир» — такими пользовались в войну белорусские партизаны. Сейчас у ключа сидел анголец в наушниках, испуганно вскочивший при нашем появлении:

— Господин фельдмаршал, никаких сообщений нет, падла буду!

— Ладно, продолжай слушать, — благосклонно махнул рукой Колосков, и мы двинулись дальше.

На центральной площади стояла знакомая гипсовая фигура в знакомой позе — с вытянутой вперед рукой, явно указывающей правильный путь угнетенным пролетариям. Но в общем облике вождя мировой революции было что-то непривычное.

Я присмотрелся. Негроидное лицо, короткие, курчавые волосы…

— Кто это?!

Колосков опять махнул рукой.

— Местный лидер. Душ Сантуш.

— А почему…

Он повторил жест.

— Привезли готовый памятник, только голову поменяли. Проще и быстрее.

Я обратил внимание, что в городке чисто, чернокожие солдаты опрятны, они издали переходят на уставной шаг и по всем правилам отдают честь.

— Вижу, у вас дисциплина на уровне, товарищ полковник.

Колосков довольно хмыкнул.

— Это точно. У меня всего два воспитательных упражнения, но очень эффективных.

— Интересно. Это какие?

— Номер один и номер два. Номер один — стоять на плацу с поднятой под прямым углом ногой. А я рядом хожу, с бамбуковой палкой, чтобы не опускал. Пять, десять минут, — больше не выдерживают.

Полковник замолчал.

— А номер два?

— Да почти то же самое. Только на голове у него стакан.

— Стакан?

— Ну да. А в стакане граната без чеки. И стоит он не здесь, а вон там, на стрельбище, чтобы рядом никого не было… Да ерунда это все. Пойдем лучше в столовую, пообедаем.

Офицерская столовая располагалась на открытой площадке под навесом. Вокруг было много ангольцев в древней советской форме — не хватало только «треугольников» и «кубарей»[4] в петлицах. Впрочем, судя по возрасту и манерам командиров, им бы подошли, в основном, «шпалы»[5]. Колосков весело здоровался с каждым за руку.

— Здорово, Абраша! Ты когда двести кванз[6] вернешь? Уже неделя прошла!

— Скоро, господин фельдмаршал, — виновато кивал черный «Абраша». — Очень скоро.

— А ты, Мойша, свой батальон совсем распустил! Не уложитесь в норматив — не обижайся!

— Уложимся, господин фельдмаршал, падла буду! — приложил руку к груди черный «Мойша».

Протягивая руку, и «Абраша», и «Мойша», и другие ангольские командиры левой ладонью прикрывали пах, словно игроки «стенки», когда бьют пенальти.

— Зачем они это делают? — улучив момент, спросил я.

Колосков пожал плечами.

— Не знаю. Какой-то отсталый местный обычай.