Майор 'Вихрь'

Коля долго стоял у зеркала, повязывая галстук по последней моде - чтобы узел был толстым, оглядел себя еще раз, сунул в карман "Вальтер" и вышел из дому. Он шел убивать эсэсовского бонзу Штирлица.

СОРОК ДВЕ СЕКУНДЫ

- Документы, - сказал патрульный эсэсовец Крысе, козырнув Вихрю.

"Почему он не приветствовал меня партийным приветствием, как полагается эсэсовцу? - подумал Вихрь и полез в карман за сигаретами. - Почему он козырнул мне? Видимо, это не кадровые эсэсовцы. Крыся сейчас завалит все дело - упадет в обморок. Седой и Богданов держатся хорошо. Аппель молодец. Только руки трясутся. Если сейчас заверещат в кабаре, начнется пальба. А пистолет у меня сзади. Сколько раз говорил себе: только во внутренний карман пиджака. Кто мог знать, что они окажутся здесь в эту минуту? Все в жизни решают минуты. Можно _нечто_ готовить годы, а придет та минута, и все полетит к чертям. Что это, закономерность? А если это глупая случайность?

Эсэсовцы просмотрели документы Богданова и, козырнув, вернули ему аусвайс.

- Пожалуйста, ваши документы, - попросили они Седого.

Тот, угодливо улыбнувшись, протянул им свой ночной пропуск. Его ночной пропуск был липой. Правда, его изготовили в хорошей типографии настоящие мастера, которые до войны работали на международных контрабандистов, но несколько раз патрули СС забирали обладателей такой чистой липы в дежурные караулы, а оттуда передавали в гестапо, на допрос с пристрастием.

"До ближайшего штаба отсюда порядочно, - думал Вихрь, пряча в карман зажигалку, сделанную из патрона. - Так что стрельбу там не услышат. Хотя ерунда, на площади дом их партийного аппарата. Там большая эсэсовская охрана. У них мотоциклы и автомобили. Весь город расквадратят, как в тот раз, когда я бежал от них. Если убирать их, так тихо: по голове - и в машину. У Крыси нет документов. Они не посмеют требовать у нее документы, я скажу, что она со мной. Черт, сколько прошло времени? Секунд, верно, тридцать. Если они сунутся в кафе, тогда начнется стрельба. Втихую нам их не убрать. Ишь как я еще могу думать-то, а? Попробовать бы записать, что человек видит и слышит за эти тридцать секунд. Какие многотомные романы получились бы, стоит только записать, что сейчас слышат и видят Седой, Крыся, Аппель, Богданов и я. Никто этого никогда не запишет до тех пор, пока не намудрят ученые, чтобы это можно было фиксировать, как течение химического опыта. В такие секунды люди всех национальностей думают одинаково об одинаковом. Воспоминания - последнее прибежище человека, попавшего в беду. Если воспоминания и ассоциации сменяются отчаянием человек погиб. Разведчик, во всяком случае".

- Пожалуйста, - сказал эсэсовец и протянул ночной пропуск Седому, - вы свободны. Можете идти.

Второй тем временем подошел к Крысе и сказал:

- Пани, ваш документ.

- У меня нет с собой документа.

- Как так? - удивился эсэсовец. - Почему?

- Эта женщина со мной, - сказал Вихрь. - Еще какие-нибудь вопросы?

Первый эсэсовец сказал Седому и Богданову:

- Я же сказал вам, вы свободны, можете идти.

"Сейчас их надо убирать. Если Седой и Степан пойдут, тогда они пропали. Патруль заглянет в кабаре. Через мгновение они выскочат оттуда. Даже если я приторможу, чтобы в машину влезли мои, все равно они полоснут по шинам, и мы остановимся, провихляв еще метров тридцать. От черт, глупость какая".

Седой сказал:

- Спасибо. Сейчас мы уходим. Закурю, и пойдем. А то, если перепил да еще нет во рту соски, тогда никуда не придешь.

И он стал доставать из кармана резиновый кисет с сухим, мелкокрошеным табаком.

- Вы пригласили эту женщину в кабаре? - спросил Вихря эсэсовец.

- Да.

- Это ваша хорошая знакомая?

- Конечно.

- Простите, я не знаю, к сожалению, кому я задаю вопросы.

- В таком случае, спросите мои документы, - сказал Вихрь жестко.

- Да, пожалуйста.

Вихрь достал из кармана обложку удостоверения офицера СС, обложку партийного билета и две орденские книжки. Обложки он достал через Колю, а тот в свою очередь сумел получить это у своего интенданта. Орденские книжки принес Седой - их взяли у офицеров во время налета на казармы под Жешувом, это было громкое дело краковских партизан, когда они разгромили целый гарнизон, а потом ушли через Татры в Словакию.