Майор 'Вихрь'

- Значит, наша с вами беседа ночью, после покушения, расстроила вас?

- Да.

- Забудьте об этом.

- Это ваше личное расположение ко мне или директива центра?

- Что для вас представляется более важным?

- И то и другое - в одинаковой степени.

- Ну, в таком случае, считайте, что вам оказано двойное доверие: и центром и мной.

- Значит, вы отвергаете мое предложение?

- Какое?

- О моем самоотстранении от работы с русской разведчицей?

Шеф гестапо поднялся и сказал:

- Полковник, я не слышал этого предложения.

После того как дезинформация была уточнена и утверждена Бергом по согласованию с шефом гестапо и генералом Нойбутом, полковник и Швальб вышли погулять по двору. Они неторопливо прохаживались по песчаным дорожкам, переговариваясь отрывистыми, ничего не значащими фразами.

"Как ее отсюда надежнее вывести? - думал Берг. - У ворот солдат. У калитки, которая ведет в лес, автоматчик. Через забор она не перелезет, да потом ее сразу же подстрелят".

- К грозе, - сказал Швальб. - Очень парит.

- Небо чистое, - ответил Берг. - Может протянуть мимо.

- Люблю грозы. Это - как очищение души, - сказал Швальб.

"К тому же и лирик, - подумал про себя Берг. - А что это за зеленая будка? Сортир?"

- Все-таки горы - очень красиво, - сказал Швальб, - никогда не устаю любоваться горами.

"В коттедже только один туалет, как же я забыл об этом? Все гениальное - просто и очевидно. Она уйдет через сортир. Он пристроен вплотную к забору. Надо будет клещами выдрать там несколько гвоздей. А как ее отправить туда? Он ведь для охраны... Так... От меня этот приказ исходить не может".

"Наверное, все-таки, - ответила себе Аня и почувствовала, как у нее заледенели пальцы ног, - наверное, все-таки в моем согласии было нечто от желания спасти себя. Я не верю ему даже на тысячную долю процента. Значит? Что же дальше-то? Я откажусь - пусть стреляют. А если он действительно хочет установить с нами контакт? Тогда мне этого не простят. Но и я не прощу себе, если ошибусь и если он окажется обыкновенным немцем - как все, а я стану работать на него, а потом они посмеются надо мной и вышвырнут, как собачонку, которая больше не нужна. Нет. Нет. Пусть стреляют. И все. Не буду я ничего делать для них".

Берг спросил:

- Послушайте, Швальб, где тут комната, оборудованная для прослушивания разговоров?

- Любую можно оборудовать.

- Нет, я спрашиваю о той, что уже готова для прослушивания. Я бы поговорил с русской, а вы бы послушали. Это не от моей гордыни, поверьте: просто вам надо послушать манеру нашего разговора, чтобы вы были моим антиподом в те дни, когда я буду уезжать и вы станете работать с ней один.

- Я сейчас позвоню в Краков, они пришлют из управления нашего мастера.

- Хорошо.

- К вечеру мы все оборудуем.

- Наверное, целесообразней это сделать у нее в комнате.

- По-моему, там не получится: голые стены, причем довольно толстые, подвальные. Под кровать не воткнешь - заметит, сволочь. Надо где-нибудь наверху, а?

- Ну, договорились. Подыщите комнату - я полагаюсь на вас.

Швальб пошел соединяться с Краковым, а Берг спустился к Ане. Он плотно закрыл за собой дверь, медленно запер ее, присел на краешек стула, оглядел потолок и стены - нет ли где отдушины, там всегда можно установить звукозаписывающую аппаратуру, и сказал:

- Слушайте меня внимательно.

- Я не хочу вас слушать.

- То есть?

- Я раздумала.

- Что вы раздумали?

- Я не стану ничего передавать нашим.

Берг устало вздохнул: именно этого он и ждал.

"А может, махнуть на все рукой? Будь что будет? Нельзя... Мне ясно, что будет. Конец неминуем. Зачем гнить в русском лагере, когда можно выскочить из всей этой передряги? Зачем отдаваться течению, если можно выбраться на берег, - думал он, - и путь этот берег мне неприятен, все-таки это берег, а не илистое дно".

Берг достал из кармана сложенную вчетверо власовскую газету, в которой было сообщение о попытке покушения на Гитлера.

- Посмотрите внимательно, - и он указал ей мизинцем на фотографию разрушенного бункера в Растенбурге: выбитые окна, обвалившийся потолок, перевернутые столы, а за разбитыми стеклами - нежная, молодая березовая роща.

Аня была готова к борьбе, она все успела продумать про себя: как она будет отказывать, как она будет терпеть боль и муку, как она примет смерть. Она только по молодости лет и по неопытности своей не подумала о том, как себя будет вести Берг. Она ждала крика, ругани, побоев. Всего, но только не этого короткого сообщения о покушении на Гитлера, которое совершили генералы вермахта, изменники родины.

"Когда он сказал мне, что хочет работать на нас? - вспоминала Аня. - До этого покушения? До двадцатого? Неужели он действительно хочет помогать нам? А может, это они нарочно для меня напечатали? Нет. Этого не может быть. Я для них мелкая сошка. И потом, они бы не посмели - даже для Вихря, если бы он попал к ним, - печатать фальшивку про покушение н'а Гитлера. Они могли бы напечатать все, что угодно, только не это. Значит, все совсем не так просто, как мне казалось.

начит, я обязана снова принимать решение".