Майская ночь, или Утопленницы

Да уж, отмочил так отмочил Прокопий Саввич! Давно он лелеял эту мечту — и вот осуществил. Нет, понятно, что усадьба называлась «Сосны», а не «Сосенки» (оно и неприлично даже), но это ж надо было додуматься — вместо того, чтобы год за годом терпеливо взращивать деревца, взять разом да и высадить длинномер — и не в зиму, заметьте, а в мае месяце!

Ну да что делать — мечта есть мечта…

* * *

И быть бы Стасику пойманным, но почти уже догнавший его Ромка Яхонтовый тоже вдруг споткнулся и стал столбом, хотя кому-кому, а уж ему-то возникшая на пустоши сосновая роща не должна была показаться в новинку. На его, чай, глазах возили вчера и высаживали… Чуть вон колесом не переехали…

— Чо встал? Уйдет! — заорал на верного телохранителя набежавший Савка.

Однако тот лишь помотал осунувшимся лицом, в котором теперь преобладал сизовато-серый оттенок.

— Я… туда… не пойду… — выдавил он.

Повернулся и нетвердым шагом, то и дело опасливо оглядываясь, двинулся прочь. По смуглому лбу его ползали капли пота.

Видя такое дело, Савка и сам готов был перетрусить, но тут произошло еще два события: во-первых, подбежал отставший Леха-Баклажан, а во-вторых, Стасик наконец опомнился, понял, что лес ему не мерещится, — и ринулся вперед.

Двое ринулись следом.

Будто ветерок прошел по кронам. Зашумел сосняк, заворчал. В глубине рощи заклубилась плотная тень, увеличиваясь, обретая то ли человеческие, то ли медвежьи очертания. Раздвигая сосны, огромная, вровень с лесом, нависла она над обмершими человечками.

— Не сметь… — оглушительно шепнуло сверху. — Вон отсюда…

И Савка утратил память. Нет, не совсем, конечно, и не навсегда. Но как-то вылетело напрочь из головы, что он — Устрялов и что сосняк этот по сути принадлежит ему. Боясь закричать, боясь споткнуться, оба недавних преследователя отступали и отступали как можно дальше от грозной густеющей тени — туда, где на краю овражка сидел, скорчившись, Ромка Яхонтовый и что-то бормотал по-цыгански.

Апрель 2012 — июль 2017 Волгоград — Бакалда — Волгоград — Бакалда — Волгоград

Драндулет

Черторыльск не принимал третий день — якобы в связи с погодными условиями. Однако, если верить интернету, погода по всей Сибири стояла самая что ни на есть пригожая: лети куда хочешь.

За каким лешим нас приземлили в Якутске — ума не приложу. Тетенька, ведавшая информацией, взирала на меня сквозь стекло с пониманием и сочувствием, но ничего внятного я так от нее и не услышал. Зато попутчики мои оказались удивительно информированными и словоохотливыми людьми. От одного из них я узнал, будто на летном поле Черторыльска в порядке эксперимента смонтировали радиоприманку для НЛО — и теперь над аэродромом толкутся летающие тарелки, да так густо, что ни взлететь, ни приземлиться.

Другой возражал, дескать, не так уж и густо, но они ж, тарелки-то, всю электронику вокруг глушат, все двигатели. Ну и вот…

Третий облил презрением первых двух и сообщил по секрету, что причина совершенно в другом: тамошние черные археологи пару дней назад, несмотря на строжайший запрет шамана, разрыли доисторическое капище. Какие ж после этого полеты?

Застращали, короче. Послушал их, послушал, сдал билет и поехал поездом — тем более что в Черторыльске мне так и так пришлось бы заглянуть на вокзал.

Следует учесть, что до сей поры дальше Урала я на восток не забирался. Сибирь представлялась загадочным краем, населенным суровыми и, чего уж там скрывать, сильно пьющими людьми. Именно такой сибиряк, громадный молодой вахтовик, изнывал от одиночества в купе и был несказанно обрадован моим появлением. Узнав, что я принимаю несовместимые со спиртным таблетки (вранье, но иначе не дожить бы мне до конечной станции), он искренне расстроился и каждый раз, опрокидывая стаканчик, принимал горестный вид.

Время от времени спохватывался, начинал причитать испуганным баском:

— Как же я отцу-то на глаза покажусь, такой пьяный?..

— Да еще восемнадцать часов ехать, — утешал я его. — Протрезвеешь.

Он смотрел на меня непонимающе, чуть ли не оскорбленно.

— Так у меня ж с собой еще четыре…

За окном ворочались округлые сопки, с одной стороны голые, с другой — поросшие сосняком. Ни дать ни взять — выбритые наполовину головы каторжан. Разумеется, я пытался расспросить своего спутника о Черторыльске. Тот лишь вздымал плечищи:

— Город как город…

* * *

Удивительно, однако детина не соврал. Город как город. Разве что небо потусклее, чем у нас на юге, — ясное, но словно бы подернутое сероватой пленкой.

Заглянул я в камеру хранения, нашел нужную ячейку (номер был затвержен наизусть), забрал то, что там лежало, и вышел на привокзальную площадь. Чуть поодаль теснились зеркальные электромобильчики — караулили приезжих, причем, стоило сойти со ступеней, три из них кинулись ко мне с явной целью совершить наезд. Я попятился, но те вдруг притормозили, развернулись и, гримасничая отражениями, потекли обратно.

А ко мне подкатил четвертый. Вскинул боковую дверцу.

— Куда едем, командир?