Майские ласточки

— Ты вставай, я к тебе по делу пришел, — недовольно сказал Шурочка Нетяга. — Снег на улице. А скоро и морозы ударят. Вставай, — и с этими словами инженер поднял парня. — Руки растопырь. Поможешь мне шерсть размотать. Больше некого попросить: все заняты, а кто отдыхает после смены.

Шурочка Нетяга надел на растопыренные руки парня моток белой шерсти.

— Матери небось не раз помогал?

— Мать давно умерла, — уронив голову, тихо сказал Валерка Озимок и собрался всплакнуть, жалея самого себя, свою нескладную жизнь, припомнившийся ему унизительный «суд» злого Гали Рамсумбетова.

— Я не хотел тебя расстраивать, — сказал инженер. — Ты прости меня.

Свернув бумажку, он принялся сматывать нитки в клубок.

— Вязать будете?

— Надо, я кое-кому шерстяные носки к зиме обещал, — просто сказал Шурочка Нетяга, не прерывая начатую работу, быстро вращая рукой.

Валерка Озимок чуть отстранился и одним глазом смотрел на инженера, пытался решить для себя что-то очень важное, единственное, словно с кем-то спорил, и, отговариваясь, тихо шевелил губами. Ему открылось новое в человеческих отношениях, и представления ширились, теперь он к хорошим людям вслед за Марией Ивановной из детской комнаты милиции причислял Кожевникова и Шурочку Нетягу. Не забыл он и о Катьке. Но она занимала особое место в его мыслях. Берег в памяти ее горячее тело и колючие, щекочущие поцелуи. Она удивила его дерзкой храбростью, тронула душу новым, неизведанным чувством, стала удивительно близкой и желанной, а ее имя — одно единственное на свете: «Катька, Катька, Катька!»

Владимир Морозов кружил второй час вокруг буровой вышки, сбитый с толку своими мыслями и ссорой с Гали Рамсумбетовым, протаптывая рыхлый снег до травы. Иногда он останавливался на кругу, протягивал широкую ладонь с набитыми буграми мозолей и ловил в нее падающие снежинки. Ни одна не залеживалась — тут же таяла. «Была дружба и растаяла, как снежинки, — с грустью думал он. — Но иначе я не имел права поступить. Перестал бы себя уважать! — мысль эта успокаивала, но в то же время тревожила: — Неужели между нами все кончено?»

Вспоминались врезанные в память далекие годы, как инкрустация из дорогих пород дерева. Они вместе начали учиться на курсах буровиков. Жили в общежитии голодно. Гали из деревни привозил картошку, и они подкармливались. Потом судьба свела их в одну бригаду. Вместе они открывали новые нефтеносные площади среди болот и лесов Приобья, пока не оказались в Уренгое. В одно время из помбуров стали буровиками и возглавили вахтовые смены. Не лезли целоваться, но крепко дружили. На курсах по совету преподавателя горного дела Гали завел блокнот-памятку, куда переписал встречающиеся случаи осложнения при бурении и организации работ. В блокноте нашлась страничка и для советов врача, как оказать первую медицинскую помощь и какими пользоваться лекарствами. Но скоро он начал записывать в блокнот по месяцам свой заработок. Стал проверять бухгалтерские ведомости и боялся, что его постоянно обманывали и обсчитывали, и он сам дотошно все пересчитывал. «Сошлось правильно, а хотели обмануть!» — говорил он и старательно прятал блокнот в карман.

Владимир Морозов не обращал на это внимания, думал, чудит парень, нашел себе игру. Но скоро понял, ошибся, жадность захватила Гали Рамсумбетова.

Утром в разрывах тумана они встретились перед балком. Прошел дождь, и тундра парила. Владимир Морозов шагал впереди всех после окончания смены. С каски и брезентовой куртки секущие струи смывали глинистый раствор. Гали Рамсумбетов со своими рабочими направлялся на вахту. Как всегда, при встрече буровики поздоровались.

— Сколько прошли?

— Пять метров.

— Не густо.

— Порода держит.

— Володька, забирай дохлика к себе, — сказал напористо Гали Рамсумбетов.

— Твой верховой.

— Был, да весь вышел. Кожевников прет на меня. За вора стал заступаться.

— Не вор парень. Зря ты самосуд устроил.

— И ты туда гнешь. В деревне у нас конокрадов убивали.

— Парень собирался вернуть тебе мешок. Белов в бригаде, ты его спроси, он спас Озимка.

— Одного дармоеда мало, второй нашелся.

— Ты что, чокнулся?

— Я не чокнулся. Наврут оба, а потом Кожевников разнесет забор на всех. Почему я должен бичей кормить?

— Стыдно тебя слушать!

— Значит, я дурак, а ты умный. Озимок твой — золото.

— Из парня можно сделать человека.

— Пошел ты к черту, правдолюбец! Кожевников тебя купил! — дергаясь, сказал Гали Рамсумбетов. — Кожевников!

— Не знал, что ты такая дрянь, Гали!

Буровики разошлись перед красным балком Кожевникова, и каждый повел в свою сторону цепочкой рабочих. Доски кладок разделяли их, как граница.