Майское лето

Нина постучала еще раз. Наконец в доме послышался шум, возня, затем шаги. Дверь открылась. Нина любовным взглядом обвела Никитино лицо, которое, казалось, за эти три дня очень похудело. Волосы его были взъерошены.

– Ты спал? – спросила Нина тихо.

Никита мотнул головой, закашлял тем нездоровым кашлем, который бывает в разгар болезни, и отступил внутрь, пропуская девочек в дом.

– Нин, я пойду пофотографирую… там лошади и коровы пасутся, – сказала Туся и, улыбнувшись Никите, направилась к пастбищу.

Нина вошла в помещение, залитое солнцем, и поразилась, насколько прыгающие пылинки в лучах света не сочетаются с атмосферой болезни и табуреткой, на которой лежал градусник, около неразложенного дивана.

Никите, видимо, было тяжело стоять, поэтому он опирался на стену. Несмотря на жару в доме, на нем были свитер и теплые штаны. Нина положила ладонь ему на щеку.

– Бедный, – сказала она, – мне кажется, у тебя не меньше тридцати восьми.

Он прикрыл глаза, наслаждаясь лаской и прохладой ее пальцев.

– Тридцать восемь и пять. Бывало и похуже, это так, легкое недомогание, – слабо отозвался он, стараясь придать голосу бодрости.

– Ложись, – распорядилась Нина, – я притащила куриный бульон. Тебе сразу полегчает!

Никита устроился полусидя под пуховым одеялом и прикрыл глаза, положив голову на спинку дивана.

Нина нашла небольшую кухню, поставила чайник и достала тарелку. Суп выглядел аппетитно. Нина пожалела, что не додумалась захватить вареных яиц, чтобы было еще вкуснее, но ничего не поделать…

Она поставила суп на табуретку рядом с диваном. Никита открыл глаза и слабо улыбнулся. Он ел медленно, как будто у него не было сил даже для того, чтобы пользоваться ложкой.

Нина услышала, как кипит чайник, и убежала на кухню. Осторожно она отрезала кусок пирога, украшенный взбитыми сливками, положила на блюдце и принесла в комнату, которая, видимо, служила и гостиной, и спальней.

– У тебя ужасно душно. Нужно впустить свежий воздух, ты так быстрей поправишься, – сказала она и распахнула окна.

В комнату тут же проникли звуки лета: и шум листвы, и пение птиц, и мычание коров.

Пока Никита ел, Нина огляделась. Комната, в которой он болел, представляла собой совсем небольшое, но очень уютное пространство, полное мелочей, которые, очевидно, что-то значили для тех, кто здесь жил. На стенах висели черно-белые и цветные фотографии с разными улыбающимися людьми, на полке стояла старая глиняная коричневая ваза, наверно, Никитина бабушка когда-то ставила в нее полевые цветы, а над диваном Нина увидела небольшую выцветшую репродукцию «Рождения Венеры».

– Спасибо, – услышала Нина слабый голос. – Очень вкусно. Сама готовила?

– Бабушка… – смущенно ответила Нина, хотя очень хотелось сказать, что сама. А потом, чтобы сменить тему, спросила: – Чем ты лечишься?

– Воду пью… – он кашлянул.

Около дивана стояла литровая банка.

Нина кивнула:

– Правильно, меня тоже бабушка и дедушка всегда заставляют много пить, когда болею… Суп еще остался, пирог тоже. Ты поешь вечером обязательно.

Никита кивнул и поглубже закутался в одеяло. Какая же высокая у него была температура, если его морозило в тридцатиградусную жару!

– Это мои родители, – вдруг сказал Никита, ни на что не указывая, но Нина поняла, что речь идет о фотографиях на стене, рядом с которыми она стояла.

Нина разглядела их внимательнее. Светловолосая женщина с серьезным, пристальным взглядом держала на руках улыбающегося малыша. Высокий мужчина обнимал женщину.

– Они давно умерли?

– Папу убили, когда мне три было. С мамой после этого стало жить невозможно, она стала бояться каждого шороха и верила, что ее преследуют. Бабушка забрала меня к себе. Мама болела, болела, в итоге тоже… Я с семи лет без родителей.

Нина изумленно посмотрела на Никиту. Убили? Мания преследования?

– До того как бабушка меня забрала, я в детском доме месяц провел… Плакал все время, маму звал. Одиноко и страшно было, – говорил Никита.

Нина хотела задать вопрос, но увидела, что глаза Никиты закрыты, а говорит он все это словно в бреду. Она села на диван около него и снова приложила прохладную ладошку ко лбу. «Может, «Скорую» вызвать?» – испуганно подумала она.

В дверь постучали. Нина открыла. На пороге стояла Туся.

– Ну как он? – спросила она.

– Болеет… Я, наверно, у него тут до вечера посижу. Мало ли… Ты иди, не жди меня.

Туся кивнула.

– Бабушку с дедушкой предупреди, пожалуйста, чтобы не теряли… Я телефон не взяла.

– Ты только выйди засветло.

Нина кивнула, и Туся ушла.