Читаем Макалу. Западное ребро полностью

Мне кажется, что есть путь слева: Бернар и Жан-Поль уговаривают идти справа, где они видели кусок веревки. Я уступаю и нахожу, действительно, 12 м веревки, навешенной в прошлом году японцами. Несколько веревок подъема по скале со снежными пятнами, очень крутой и трудной. Тем более трудной, что я задыхаюсь. Еще веревка по сыпучему снегу на льду, и мы на вершине взлета. Я совершенно не могу дышать. Кислородный аппарат на этот раз совсем вышел из строя. Отключаю его и вдыхаю свежий воздух. Тут же следует колоссальное облегчение. И подумать только, что несколько часов я задыхаюсь под этой маской с нулевой подачей, а воздух так хорош, даже если в нем так мало кислорода!

Мы теперь на высоте 8300 м, Жан-Поль Пари без кислорода начинает уставать, а главное, замедляет темп. Он говорит мне: «Идите без меня, вы пойдете быстрее, время уже позднее». Он освобождает наши аппараты ото льда, и мы устанавливаем расход в 4 л/мин. Тут же нас охватывает чувство блаженства, и мы с Мелле устремляемся вперед. Нам кажется, что мы не ползем, как раньше, а мчимся семимильными шагами.

Р. П. В 14.00 связка видна на середине последнего взлета. Удерживается хорошая погода, шансы на успех велики, нервы напряжены до отказа.

Гийо сообщил мне по рации, что он в лагере III. Он очень. устал и предпочел спуститься. Пари вчера вечером был в полном изнеможении. Я удивляюсь, что он присоединился к связке Сеньёр ― Мелле, и у меня создалось впечатление, что он их задерживает. Уже поздно, очень боюсь, что им предстоит холодная ночевка при спуске со всеми вытекающими Последствиями.

Я. С. Мы преодолеваем последние 170 м. Пологий снежный гребень, украшенный карнизами, нависающими над южным склоном; сланцевые плиты в виде черепиц, усеянные снежными пятнами, образуют покатый кулуар. Еще двадцать метров; еще десять метров. Внезапно я останавливаюсь, лишенный всяких сил, как будто во мне сломалась пружина. Может быть, резко упало нервное напряжение? Чувствую позади наступающего на пятки Бернара. Вершина, вот она, я уже на ней, и, однако, остается еще десять метров.

«Стой, ― говорит Бернар. ― Я сейчас вытащу камеру, сниму тебя на последних десяти метрах».

Бернар поражает! Мозги его работают настолько здраво, что он способен вспомнить о киносъемке!

Только пять метров по склону правильной пирамиды из твердого снега, увенчивающей последние плиты. Последнее усилие воли. Вершина.

Р. П. Алло, говорит Робер. Вызываю Базовый лагерь.

Л.Б. (Люсьен Бернардини). Слышу хорошо. Перехожу на прием.

Р. П. Слушай. Связка исчезла за скалистым гребнем, но они самое большее в десяти метрах от вершины. Значит, все кончено. Я их не вижу и рискую не увидеть до самой вершины. Боюсь также, что Яник не сможет связаться со мной по радио, если у него не хватит времени или сели батареи; сейчас 4 часа 10 минут. Я думаю, что через пять минут, то есть в 4 часа 15 минут, они будут на вершине, и если я не смогу связаться с ними и не смогу их увидеть, так как все же там есть что-то вроде заднего плана, то вершина, что же можно сказать... что она будет побеждена в 4 часа 15 минут. Вот всё, что я могу сказать. Но я все. же попытаюсь связаться и буду держать вас в курсе.

― Алло, говорит Робер. Вы меня слышали на базе?

― Алло, говорит Робер. Вызываю Базовый лагерь.

― Алло, говорит Робер. Совершенно не слышу. Базовый лагерь. Прием..

Л. Б. Алло, Робер. Ты меня слышишь теперь? Это Люсьен. Прием.

Р. П. Теперь слышу. Что произошло? Прием.

Л. Б. Ничего. Просто сильные помехи, и мы переменили место, в связи с чем прервали ненадолго передачу. Не можешь ли ты повторить, что сказал; мы ничего не слышим. Пожалуйста, Прием.

Р. П. Сейчас слышу вас хорошо. А как вы? Прием.

Л. Б. Слышу прекрасно. Можешь говорить.

Р. П. Чудесно. Я говорил, что связка Мелле ― Сеньёр была меньше чем в десяти метрах от вершины, но, к сожалению, там скалы, время от времени скрывающие их, и возможно, что я и не увижу, как они достигнут вершины. Сейчас 4 часа 10 минут. Думаю, что через пять минут они будут на вершине. Это означает, что 23 мая 1971 года в 4 часа 15 минут после полудня, ну что же... Макалу был побежден французами. Я понимаю, что говорю что-то несуразное, но я слишком доволен. Постараюсь держать вас в курсе, если их увижу. Прием.

Л. Б. Согласен, я ... ... шаю ...

Р. П. Но я плохо слышу, время от времени ничего не слышу, не двигайте вашу антенну, мать честная!

Л. Б. Алло, Робер, какие-то помехи, черт их знает, откуда, ничего не слышно. Прием.

Р. П. Это, наверное, гребень японцев такие пакости устраивает! Попытаюсь сейчас связаться с Яником. Мало ли что может быть! Алло, говорит Робер, вызываю Яника на вершине Макалу... Еще не отвечают, подождем...

Они на вершине! Они на вершине! Сзади них как раз снежное пятно.

Л. Б. Хорошо понял, Робер, они на вершине, ты это передал. Прием.

Р. П. Плохо слышу, вот хамство! Вы меня не слышите, о господи!

― Алло, говорит Робер. Вызываю Люсьена в Базовом лагере.

Л. Б. Алло, Робер! Сейчас наши рации барахлят и плохо слышно. Ты уж нас извини!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное