Макиавелли

Макиавелли явно питал большие надежды, что поручения явится для него не только почетным, но и значительным финансовым подспорьем. Несколько позже он изложил свои условия дель Неро: определенный срок, скажем в несколько лет, при постоянном жалованье и дозволение писать по-итальянски или на латыни, на усмотрение автора. И бедняге Никколо в очередной раз довелось пережить крушение планов, пусть отчасти: университет принял его на работу всего на один год с возможностью продления срока еще на год, обязавшись выплатить ему 100 флоринов «на исследовательские расходы» (di studio) — в обесцененной расчетной валюте, по курсу чуть ли не вдвое ниже большого флорина. Но все же это была работа, и теперь Макиавелли получил возможность перевести дух.

Трудность состояла и в том, что Никколо был лишен возможности писать то, что думал, как надеялся вначале. Особую тщательность предписывалось соблюдать при описании предыдущего века флорентийской истории, ибо речь шла о приходе к власти Медичи. Было очень нелегко балансировать между фактологической точностью и необходимым приукрашиванием нелицеприятных фактов. Не раз Макиавелли оказывался в затруднительном положении и 30 августа 1524 года написал Франческо Гвиччардини, чьи дипломатические способности весьма ценил: «Сижу в деревне и занимаюсь написанием истории, и я отдал бы десять сольдо, а то и больше, чтобы вы были здесь и я мог бы показать вам, куда добрался. Ибо, имея дело с определенными фактами, я хотел бы знать ваше мнение касательно того, сколь оскорбительно я поступаю, приукрашивая либо, напротив, преуменьшая их значимость. Как бы то ни было, я намерен еще поразмыслить и все же рассказать правду, никого при этом не задев».

Желание, несомненно, достойное похвалы, однако стоило ему приступить к написанию биографии Кастракани, как Макиавелли стал довольно фривольно относиться к историческим фактам, искажая и переиначивая их по собственному усмотрению. Среди источников, которыми он пользовался, были и фундаментальные труды Флавио Бьондо (Flavius Blondus) и Леонардо Бруни, но последний удостоился резкой критики Никколо, та же участь выпала и Поджио-Браччолини за то, что он недостаточно обстоятельно описал «гражданские раздоры», сотрясавшие Флоренцию не один год, «либо потому, что события эти показались им маловажными и не заслуживающими сохранения в памяти поколений, либо потому, что они опасались обидеть потомков тех, чья честь пострадала в ходе описываемых событий. Вышеперечисленные причины — да не прогневаются на меня эти историки — представляются мне совершенно недостойными великих людей». Подобной злобной клеветой Макиавелли не только пытался принизить значение работ других авторов, но и скрыть тот факт, что, в сущности, его «История Флоренции» есть не что иное, как искусная пропаганда Медичи. Никколо, конечно, оправдывал свое отношение тем, что считал историю некоей вспомогательной дисциплиной в сравнении с политикой (в данном случае ее служанкой), а документальную достоверность событий — излишней роскошью. Впоследствии подобная трактовка вызовет гневный комментарий историка Сципиона Аммирато:

«[Макиавелли] путает даты, переставляет имена, искажает факты, утаивает причины, добавляет, сокращает, удаляет и своевольно, презрев любые правила, творит все, что только взбредет ему в голову. Но более всего раздражает то, что он зачастую действует намеренно, заблуждаясь либо не ведая подлинных событий; вероятно, дабы избегнуть пресности и приукрасить стиль… Словно факты надлежит приноравливать под стиль, а не наоборот».

Аммирато оказался прав по двум причинам: «История Флоренции» — не заслуживающее доверия и жульническое сочинение, хотя и блестяще структурированное и столь же блестяще написанное. Некоторые примеры вопиющего искажения фактов касаются его отношения к наемным солдатам как к изменникам, вероломным, нечестным, трусливым, что он пытается доказать, приводя в качестве примеров ряд сражений XV века: битву при Загонаре (1425), где погибли лишь трое (утонули в трясине), битву при Ангиари (1440), где погиб всего один человек (его затоптала лошадь), и битву при Молинелле (1467), где вообще обошлось без жертв. (В действительности современные источники этих сражений, о которых Никколо несомненно знал, свидетельствуют о гораздо большем количестве убитых и раненых.) Макиавелли так и не смирился с разгромом флорентийского ополчения в Прато и теперь пером мстил наемникам, превознося до небес гражданский долг, позволивший создать войско из жителей города. В битве при Молинелле на самом деле было немало убитых, но все они погибли под огнем артиллерии, однако признать это означало для Никколо опровергнуть собственные утверждения об артиллерии, высказанные им в трактате «О военном искусстве».