Макорин жених

создаваться колхозы, Егор крепко задумался. Оставить отцовскую избу, пойти в такую

шумную ночлежку, есть-пить не по-крестьянски за своим столом, у чугунка с духовитой

рассыпчатой картошкой, а за длиннющим клеенчатым верстаком, из чужой оловянной миски

– нет, благодарю покорно, не хочется. Егор молча сидел на собраниях, где клокотали страсти.

Удивительное дело, в душе он не осуждал тех, кто ратовал за колхозы, даже соглашался с

ними, но когда дело доходило до записи, отодвигался подальше в угол.

А в деревнях один за другим возникали колхозы. Повсюду стоял вой и гам. Случалось,

что хозяин тащил корову за рога на колхозный двор, а хозяйка держала её за хвост, голосила,

словно под ножом. Кулаки взялись за обрезы – и в бедняцких активистов полетели пули.

Началось раскулачивание, и деревенские богатеи кинулись в бега, припрятывая добро,

раздавая имущество соседям, а то и уничтожая. Кое-где, как тогда говорили, кукарекнул

«красный петух». В ответ бедняцкие комитеты ещё крепче завинтили гайки. Случалось, с

кулаком прихватывали и середняка. Нашлись горячие головы, что стали насильно загонять

крестьян в колхозы. Раздавались голоса, что тем, кто не хочет вступать в колхоз, место на

Сивом болоте.

Егор Бережной думал-думал, запряг Рыжка, привязал к дровням короб со снедью и под

вечерок укатил подальше от греха.

2

Дорога на Сузём тянется волоком верст девяносто. В половине её стоит постоялый двор.

Рыжко, увидев сквозь деревья огоньки, прибавил рыси. Огромная черная изба с тремя

малюсенькими окошечками манила, обещая тепло и отдых. Но заехать во двор Егор не мог.

До самых ворот двор был заставлен возами с поднятыми вверх оглоблями. Егор подошел к

первым саням, потрогал, что на возу. Фанера. Видать, извоз с фанерного завода. Экая

незадача! Неужели не найдется места Рыжку? Он привязал коня к сосне и пошел в избу. За

столом вокруг двухведерного самовара сидели ямщики, блаженствуя над дымящимися

блюдцами. По лавкам и на полу лежали спящие. Егор, осторожно шагая через ноги и головы,

пробрался к столу.

– Здорово ночевали, путники!

– Проходи-ко, ежели не шутишь...

– Шутить-то не время. Мне бы, мужики, лошадь во двор поставить, возы в усторонье

кабы отодвинуть...

– Ишь ты, шустрый какой! А постоит твой рысак и за воротами. Сверни в сторонку да

привяжи меж сосен, никуда не денется.

Егор постоял, подумал.

– Да ведь, парень, как сказать... Двор-то вроде не твой собственный, – проговорил он.

– А, может, твой? Давай, ямщики, бросай чаи, беги очищать двор. Барин приехал...

– Сейчас, только самовар опростаем...

– Барина надо уважить. Нынче бар-то не часто встретишь...

– Как же, честь добра, да съесть нельзя...

Самовар уж был почти опорожнен, когда Егор снова появился в избе. Он молча снял

кафтан, бросил его на полати и сам залез вслед.

– Что, приятель, без чаю-то? С морозу милое дело, – подмигнул крайний за столом

ямщик.

Егор не ответил.

– Уж шибко ты строг. Молчком не отделаешься. Жить в соседях – быть в беседах.

Егор молчал.

Ямщики постепенно все улеглись. Прикрутили фитиль у лампы. Изба захрапела.

Утром ямщики, выйдя на двор, были ошеломлены. Его середина оказалась пустой. Под

навесом стояли дровни с торбой на оглоблях, из которой лениво выбирал овес рыжий

меринок. Осмотревшись, ямщики увидели, что их возы стоят вплотную один к другому вдоль

забора. Кто их так поставил, уму непостижимо. Неужели один-одинешенек тот молодец, что

мирно почивает на полатях? А кто другой? Так или этак, а надо возы разобрать, вытянуть на

середину двора. Не простое это дело. Скопом взялись за оглобли – не каждый воз сразу

подавался. А парнище тот в одиночку со всеми возами управился. Силён мужик! Где такой и

уродился?

Пока ямщики кряхтели со своими возами, Егор слез с полатей, закусил, напился

холодной воды из ушата и, выйдя на двор, стал запрягать Рыжка. Все смотрели на него, ни

слова не говоря. И только когда он выехал со двора, кто-то промолвил:

– Это, ребята, поди, сам чёрт...

Ямщики помалкивали: черт ли, не черт ли, а с таким лучше не связываться.

3

В новеньком лесном поселке Сузём было шумно. Хотя пахнущие сосновой смолью

бараки наполовину пустовали, Егору после деревенской тишины жизнь здесь показалась

беспокойной. Да и работа под доглядом десятника приходилась не по сердцу. А тут ещё

казённый обоз – кони высоченные, страх посмотреть. А конюхи в бараньих замызганных

полушубках, зубоскалы и охальники, видавшие виды. Нет, не по нутру Егору такое житье. И

когда он услышал, что в верховья реки уходит по стародревнему обычаю лесорубческая

ватажка, присоединился к ней. Знакомые мужики охотно взяли Егора – парень работный, не

лежебок, чего ж не взять.

Двенадцать душ сошлись в той ватажке. Договорились рубить лес на своих харчах с

оплатой после сплава. Объездчик отвел им делянку, полную сухостоя. От какой беды, от