Макорин жених

Незадолго перед этим комсомольцы начали поход против неграмотности. А чтобы добыть деньги на учебники да на бумагу и чернила, устроили субботник. На бывшем поповом лугу вымахали большие заросли ивняка. Ребята придумали вырубить ивняк, содрать, с него кору и сдать ее в потребиловку. Ивовая кора хорошо ценилась, потому что вятские кожевники ею дубили кожу. Кустарник ребята вырубили, кору ободрали, высушили, а ивовые прутья так и оставили лежать в луговой болотине. Вот этим-то и воспользовался кулацкий сын, Фишка Мизгирев. Он собрал своих приятелей, вооружил их ободранными прутьями и устроил шествие по селу. А из окон домов, что побогаче, несся хохот, ободряющие крики. Фишка ликовал…

— Не руби, а сади! — голосила толпа.

Митя прирос к месту. От растерянности он не мог переступить ногой. Уж мелькнула мыслишка: не улепетнуть ли подобру-поздорову, пока не поздно. Но отступать не пришлось, его заметили.

— Эй, голозадый селькор! Не пиши, а руби.

Фишкина ватага подошла к стенгазете, стала втыкать вокруг нее ободранные ивовые прутья в щели и пазы. Длинные прутья ставили рядом, так что стенгазета оказалась окруженной как бы венком. И в этом венке из мертвых, сверкающих белизной, будто обглоданные кости, ветвей ракитника невыносимо ярко и насмешливо горели слова: «Не руби, а сади!»

Митя, не помня себя, взбежал на рундук, повернулся лицом к толпе, растопырил руки, как бы прикрывая стенгазету от покушения, и закричал:

— Ну и что! Думаете, ваш верх! Нашли зацепку, да?

Толпа загоготала. Но с разных сторон на помощь Мите уже спешили его друзья-комсомольцы. Паша Пластинин летел босой, в раздувающейся рубахе, кулаки сжаты и веснушчатый нос угрожающе вздернут. От перевоза мчался Славка Некрасов с засученными выше колен штанинами. Не торопясь шагал через площадь меланхоличный, задумчивый Миша Савельев. На плече тяжелые вилы. Фишка, завидев комсомольцев, исчез первым. Бочком-бочком он ввинтился в толпу и постарался убраться к дому. Постепенно разошлись и другие. Митя не сразу успокоился. Он пришел в себя, когда Синяков тронул его за плечо.

— Ну что стоишь, аника-воин? Убирай свои прутья. Да наперед не попадай впросак.

Фишкина выходка, доставившая Мите немало волнений, впоследствии обернулась на пользу. Она привлекла внимание к стенгазете. То один, то другой люди подходили к ней, разглядывали рисунки, читали заметки, иные по складам, посмеивались про себя: «Складно пишут огольцы, едри их корень! Складно и правильно. Лес-то ведь и взаболь зря переводим. Сколько березника каждый год в брос идет».

3

После долгой отлучки Митя приехал домой не с пустыми руками. Он привез своим землякам такое, от чего они ахнут, никогда в Сосновке не виданное и не слыханное. Митя выучился на киномеханика. И пока Егор Бережной, встретивший племянника, помогал ему выносить из саней принадлежности кинопередвижки, Митя рассказывал дяде, что к чему и для чего, а тот только покрякивал да крутил головой.

— Неуж живые люди забегают? По стене? Врешь ты, Митяш…

А Митя, довольный, ухмылялся, важничал.

— Вот посмотришь — скажешь, вру ли…

Он не утерпел и, отказавшись от чаю и закуски, сразу же решил показать свое искусство. В избу набилось и взрослых и ребятишек, не продохнешь. Митя вынул из длинного узкого ящика свернутый в трубку экран, повесил его на переднюю стену. Покрытый алюминием, он светился в полумраке избы.

— Ишь какой полог, дорогой, наверно, — шептались женщины. Каждая старалась потрогать невиданное полотно.

— Оно, поди, серебряное, бабоньки…

В другом ящике оказалась тяжелая, крытая лаком машина. Митя поставил ее на скамью, прикрепил болтами и гайками, приладил ручку, похожую на ту, что у точила.

— Косы точить будем, — посмеивались мужики, — рановато вроде, долго еще до сенокоса…

Шнур с электрической лампой Митя перекинул через печную трубу, прикрепил гвоздем к матице.

— Что за пузырек? — спрашивали женщины. Мужики, которым доводилось видать электричество в городе, степенно разъясняли.

— Фонарь то. Без дыму и без огня горит…

— Неуж горит? Удивленье…

Митя посадил к динамомашине комсомольцев, сказал, чтобы вертели ручку по очереди — один устанет, другой сменит. Сам крутнул, сначала легонько, потом сильнее. Машина загудела. Под потолком вспыхнула яркая лампочка. Ребята закричали, женщины зашикали на них, удивленные и восхищенные необычайным светом. Все глядели под потолок с таким видом, будто узрели жар-птицу. А Митя, передав ручку динамомашины товарищу, стал налаживать киноаппарат. Он проверил мальтийский крест, протер чистой тряпочкой продольные и полукруглые салазки, вставил объектив, вынул из металлического ящика бобины с лентами, заправил фильм. Все в напряженном безмолвии наблюдали. Митя волновался, ведь он впервые после курсов самостоятельно, без инструктора готовился к сеансу. Ему казалось, что подготовка длится вечность, он спешил, не сразу находил нужные детали и принадлежности. Зрители, попривыкнув, начали переговариваться.

— Бабоньки, смотрите, с колесами.

— Мельница никак…

— Что ты, дура, волшебный фонарь.

Митя солидно поправил.