Макорин жених

Паша сунул пилу под скамью и, не одеваясь, побежал в свой барак. Вернулся запыхавшийся, с книжкой в руках. Сел на чурбак и стал читать. Перестали шуметь напилки. Лесорубы закурили. Свет лампы поубавился в густом облаке сизого табачного дыма. Слушали, не прерывая, шикали на тех, кто пытался разговаривать. Брошюрка была простенькая, короткая. Паша прочитал ее быстро. В ней о коммунизме говорилось в общих словах и возвышенных тонах.

«Коммунизм — это такое общество, где не будет эксплуатации человека человеком, исчезнет разделение людей на имущих и неимущих, бедных и богатых. Полное правовое и экономическое равенство, полная свобода личности, полный расцвет дарований. Коммунизм — это светлое будущее человечества, и мы его завоюем».

Паша сложил брошюру, сунул ее за пазуху. Все некоторое время молчали. Один за другим стали одеваться, направляясь к выходу.

— Слушать-то занятно, да и спать пора…

— Не выспишься — завтра придется в пень носом клевать…

— Пока коммунизма нет, работать приходится…

Бережной подошел к Паше, помялся, позвонил для чего-то напильником по пиле.

— Ты, Паша, всурьез этому веришь? — негромко спросил он.

— Как же не верю! — воскликнул Паша. — А ты, что ли, сомневаешься?

— Пошто сумлеваюсь, не сумлеваюсь. Только откуда же все это возьмется? Ежели всех богатых порушим, откуда деньги-то получатся?

Паша развел руками.

— Чудной ты, Егор Павлович! Неужели богатеи пашут, жнут и хлебы пекут? Простой вещи не понимаешь: труд — всему голова. Понятно?

— Это вроде понятно, — чешет Егор затылок, — да без капиталу-то как? Без денег ведь и соли не купишь…

— Соль будут бесплатно давать, — выпалил вгорячах Паша.

— Все может быть…

Егор забрал свои точильные приборы, направился домой.

Пилоставня опустела. Паша один склонился над пилой. Он волновался, расстраивался, думал, что не так разъяснял, не те слова говорил. Не понимают. Почему они не понимают? Счастье для всех — вот что такое коммунизм. Неужели это не ясно? А вот какой он будет… Какой же в самом деле? Хоть одним бы глазком взглянуть! Неужели не дожить? Не может того быть. Доживу!

— Ты чего, полуночник, лампу-то жжешь? Так на тебя и керосину не напасешься. Ну-кося! Сидит один, да еще и бормочет чего-то. Где был, раньше не выточил? Прогулял, что ли?

Иван Иванович выпроводил Пашу из пилоставни, повесил на дверь замок.

Глава третья

ПУТЕШЕСТВИЕ В ХАНЮГУ

1

Паша Пластинин осмотрел свою бригаду и понял, что она жидковата. Гриша Фереферов сидит на ворохе сучьев, щечки, что яблоки, губы пухлые, как у девчонки. Шапка сползла на лоб, один наушник торчит вверх и в сторону, другой опустился вниз. Руками Гриша охватил колени, закрыл глаза — дремлет. Миша Савельев у костра сосредоточенно подсчитывает что-то на клочке бумаги, мусоля карандаш. Этот широк в плечах, корпусен — настоящий мужчина. Только приподнятый нос, обсыпанный веснушками, словно льняными семечками, придает его лицу детское выражение. Костя Челпанов с Ваней Мезенковым — те совсем мальчишки, барахтаются в сугробе, кидаются снежками. И усталость их не берет, огольцов. Сенька Некрасов ничего бы парень, толковый, прилежный и крепок на выдюжку, только ноги почему-то зябнут у бедняги. Вот и сейчас стащил валенки, мотает-перематывает онучи, сует ноги чуть не в пламя костра. «Молодняк!» — снисходительно подумал Паша о своей армии, забывая, что и он, ее командарм, далеко не ушел.

Настроение у ребят, как говорит Паша, неважнецкое. Первого пылу хватило ненадолго. Вначале казалось, что таким молодцам все нипочем, стоит только захотеть — и «кубари» так и посыплются, будто шишки с елок. А они, проклятые «кубари», сыпаться не хотели, требовали поту и поту. Да что пот! Его ребята не жалели и жалеть бы не стали, будь толк. Толку-то не получалось, вот беда. И знай Чуренков, какие в его адрес отпускали похвалы, ночи бы не спал. И так, наверно, икалось мужику много раз. Возятся — язык за поясом, а подсчитают вечером — плюнут. Выходит меньше того, что заготовляли в одиночку. Митя лишнюю неделю прожил в Сузёме, сам перепробовал и валку, и раскряжевку, и обрубку сучьев — дело все равно не клеилось. А понять, где зарыта собака, не мог. Так и уехал в расстроенных чувствах. Почти каждый день бригаду навещала Макора, старалась подбодрить ребят, утешала тем, что, мол, вначале всякое дело не ладится. Да утешение-то было липовое. Долго она крепилась, не выдержала, пошла к Бережному.

— Помоги ты, Егор Павлович! Хоть посмотри, может, совет дашь…