Макорин жених

Васька Белый, едучи с Погоста, всю дорогу разъяснял встречным, что он такое везет.

— Не гроб ли у тебя, Василий? — спрашивали встречные, будто сговорясь.

— Эко дурень! Гроб… То ящик с музыкой. Пьяниной называется. Соображать надо. Человек трезвый не запоет. Верно? А пьяный — он тебе на все лады. Поминать Харламка (где-то он нынче, бедолага, в тюрьме нешто распевает), любая молитва поется на восемь разных голосов. Вот и этот ящик — сто голосов у него и сто подголосков, потому и пьяниной называется. Чуешь дело? Пчелка наша как заведет ящик, тут, брат, выносись, всякого радия громче и веселее. Она, не смотри что такая тощенькая, играть на музыке горазда. В Ленинграде она, говорят, училась. На консервных банках, что ли, выколачивала музыку. Так сказывали, мне что, я со слов передаю…

— На консервных банках музыка? Скажешь тоже.

— А что? Тут и фокус весь. Попробуй-ка ты, сыграй. А она, оказывается, играет. Да еще как!

— Ты, Вася, слышал звон, да не знаешь, что означает он. Она училась в консерватории, училище такое музыкальное…

— Я то и говорю, училище, на консервах, что ли…

Васька вез пианино бережно, на раскатах поддерживал сани за передок, под гору сводил лошадь под уздцы. Он знал, каких трудов стоило Макоре заполучить этот диковинный ящик. Его в свое время конфисковали у купчихи Волчанкиной, свезли на склад коопсоюза, и там он стоял, забытый всеми и никому не нужный. А когда Макора добралась до него, оказалось, что черный этот ящик числится на балансе и коопсоюзовское начальство ни за что не хочет его отдавать. Была Макора в районе, писала в область — без пользы. Хлопотал рабочком, хлопотали, комсомольцы — не помогло. Тогда Макора послала Ваську Белого:

— Поезжай на коопсоюзовский склад. Знаешь его? Забери там пианино, скажи, председатель велел. Понял? Так и сделай.

Ваську Белого учить не надо. Он приехал ко складу, потребовал пианино. Кладовщик удивился, кому это барахло понадобилось.

— Вон стоит в углу под рогожками, только место занимает. Надо, так добывай.

Ваську Белого на мякине не проведешь. Он делает суровое лицо и говорит сердито:

— Ты шутки не шути, кладовщик. Сам председатель приказал, чтобы из склада вынесли и на сани поставили. Я, конечно, тоже помогу.

Кладовщик видит, делать нечего, приходится подчиняться. Человек строгий, не было бы худо. Кликнул грузчиков. С трудом вытащили пианино из груды мусора, взгромоздили на сани.

— Спасибо, хороший человек. Доложу директору, премию получишь, — обрадовал Васька кладовщика и уехал.

Об исчезнувшем пианино вспомнили в конце года, во время инвентаризации склада. Кладовщик только хлопал глазами.

— Приказ председателя был, я и отдал…

Шуму и канители этот случай навел немало. Но шум улегся, кооператоры удовлетворились перечислением стоимости, а пианино осталось в Сузёмском клубе. И когда Васька Белый слышал приятные звуки музыки, он расплывался в улыбке.

— Чуете? На моем ящике играют, на консервном, ишь, как усладительно…

Глава третья

ВЕТЕРОК В ГЛАЗА

1

Война шла к концу. Повеселели лица людей. Невзгоды и тяготы военной поры переносились легче. Синяков сменил свою фронтовую шинелишку на добротную овчинную бекешу, и лесорубы шутили, что нынче он хоть стал похож на начальника, а то ходил замурзанный, помятый, самый последний рядовой, и подчиняться-то такому не хотелось. Лесу стране стало требоваться теперь все больше и больше, задания из квартала в квартал прибавляли, и спокойного дня у Синякова не было. Приходилось требовать и требовать увеличения количества людей. Ведь в делянках преобладал ручной труд, вывозили лес преимущественно на лошадях да на истрепанных, чудом не рассыпающихся в ухабах газогенераторных машинах. Синяков, было, пытался заняться техникой — электропилами, тракторами, автомобилями, — да ничего у него не вышло: без квалификации за технику браться пустое дело, а где их взять, квалифицированных механизаторов? Дедушкина пила надежнее, любой подросток ее дергать умеет, а не умеет, так за день научится. Лошадка не подведет, запасных частей не требует, возит-возит лесок и благополучно обходится без текущего ремонта. Поэтому больше людей, больше лошадей — план будет. Эта простая истина сама собой внедрилась в сознание и заставляла Синякова неотступно звонить по телефону в сельсоветы, в райисполком, в леспромхоз. И он звонил, требуя людей, людей, людей. Председатель райисполкома оборонялся от его настояний шуткой:

— Да ты, Синяков, оборудуй инкубатор там у себя в Сузёме, выпаривай лесорубов, сколько тебе потребно, а у нас инкубатора нет. Учти.

Впрочем, председателева шутка мало действовала на Синякова, он был верен себе. И то сказать, привычка — не старая рубаха, ее легко не сбросишь с плеча. Новой техники начальник попросту боялся. Лесорубы подтрунивали над ним: «Для нашего Синякова аншпуг[31] — первейший механизм».

2