Макорин жених

Фишка-завхоз появился на лесопункте незаметно: как он стал завхозом, не помнят ни Иван Иванович, ни сам Синяков. Почему молодой и видный собой парень не на фронте, это казалось удивительным многим, иной раз его и спрашивали об этом. Он смеялся. Одним отвечал, что забронирован, другим заговорщически подмигивал: «Состою на спецучете», третьим говорил ухмыляясь: «Я не дурак, чтобы к фашисту под автоматную очередь идти…» Так и прижился, примелькался, интерес к нему охладел. Как-то Синяков вызвал его по поводу ремонта бараков. В тесный кабинет зашел представительный детина в ладно скроенной бекеше из желтой овчины, в белых поярковых валенках с блестящими калошами. На валенки нависали широкие разутюженные брюки. Завхоз сел на дощатый диванчик в углу кабинетика, с достоинством заложил ногу на ногу, щелкнул портсигаром и стал ловко пускать к потолку ровные колечки дыма. Синяков посматривал на него, примеряясь в мыслях, как бы начать разговор, потому что разговор предстоял неприятный. Что-то знакомое показалось ему то ли в лице, то ли в повадках завхоза. Синяков, прищуря глаза, наблюдал. Вдруг он вспомнил. Этот молодой человек вот так же сидел на стуле и пускал кольца дыма к потолку в его, Синякова, горнице среди гостей в тот памятный день возвращения с фронта.

— Мы, кажется, с вами имели честь встречаться, — проговорил Синяков, и левый ус его задергался. Завхоз оживился, закивал головой.

— Как же, Федор Иванович! Мы с вами соседи. Ведь Фишка я, неужели не узнали?

Синяков развел руками.

— На-кося, какой вымахал… Не может быть, что ты тот Фишка-нетопырь, который от Мити Бережного бегал, будто заяц… А?

— Тот самый, — подтвердил завхоз. — Бегал, было время… Вы меня вызывали, начальник?

Они говорили о ремонте бараков. Синяков горячился, упрекал завхоза в бесхозяйственности, в отсутствии заботы о простых вещах, а сам в это время думал: «Ну и прохвостина, ведь ни разу в глаза не глянул. Чего он там нашел на стене, уставился в одну точку?» Синяков невольно посмотрел в направлении взгляда завхоза. В стене зияла дыра от вывалившегося гвоздя. Не отводя от нее глаз, завхоз безучастно повторял:

— Так точно. Был грех. Слушаюсь, начальник!

4

Синяков спал по три часа в сутки. С воспаленными веками он ходил по поселку, покрикивая и распоряжаясь. В лесопункт прибывали сезонники, их всех надо было принять, разместить, распределить по лесосекам. А вечерами начальник лесопункта не отпускал от уха телефонной трубки: то передает дневную сводку, то разговаривает с начальством, то звонит по сельсоветам и до поту кричит, чтобы немедленно направляли людей, не затягивали ни на единую минуту. А еще позднее приходят мастера, бригадиры, приносят сведения. Дело вроде налаживается, радуется душа начальника — график пошел в гору, и, если поднажать, можно даже надеяться и на выполнение плана, чего давно уж не бывало.

Старые бараки все переполнены, а люди прибывают и прибывают. Все больше женщины. Галдят, суетятся, ссорятся — ничего, уживутся как-нибудь. Был бы народ, а дело постепенно пойдет. Как-то после полудня в окно постучал Васька Белый.

— Товарищ начальник, тебя Ваня-мастер зовет.

— Какой еще Ваня-мастер?

— Ну, Иван Иванович, неуж не знаешь? Говорит мне: «Пулей, Васька, лети, дело-то срочное, все равно будто военное. По ихнему-то, по-фронтовому, чепе называется. Меня хоть и не взял военком, обманул, едри его корень, да я маленько-то смыслю, как чего по-фронтовому называется…»

— Да что случилось-то? Болтаешь зря…

— И вовсе не болтаю, спроси кого хочешь, все скажут, что я даже устав нутряной службы, почитай, наизусть выучил. Боевой устав пехоты, было, начал зубрить, да очки сломались, надо бы склеить стеклышки-то. У тебя, Синяков, нету клею для стекольного склеивания?

— Нет у меня клею. А ты говори, в чем там дело.

— Дело-то? А в чем, видишь ли… Баба тут приехала одна, сезонница, с ребятами…

— С какими с ребятами?

— Да со своими. Двое у нее, один-то уж годиков четырех, а другому и двух нет…

— Что еще за фокусы!

Синяков крупным шагом двинулся по поселку. Завидя его, встречные улыбались, а миновав, прыскали. Новость распространилась уже по всему поселку: «Ребятишек на лесозаготовку повезли…» Васька Белый, семеня за Синяковым, пытался, забежав сбоку, что-то ему толковать, но тот отмахивался, и Васька делал обиженное лицо.

У входа в барак толпились женщины, стрекотали. При виде Синякова примолкли.

— Что у вас там? — спросил начальник.

— Семейства прибавилось…

— Уж и малышня в лес поехала.

— Скоро и грудные младенцы, наверно, будут кубики давать…

В бараке на топчане важно восседали, болтая голыми ногами, двое малышей, похожих один на другого, с носами картофелиной. Мать суетилась около них, перебирала какие-то тряпки, чего-то укладывала, другое развертывала.

— Здравствуйте, мамаша! — сказал Синяков.

Она от неожиданности охнула, обернулась.

— Здравствуйте… И смутилась.

— Извините уж меня. Я тут со своими «мужиками»… Подвинься-ка, Мишенька, дай место дяде сесть…

Мальчик послушно подвинулся по топчану. Синяков постоял в нерешительности, потом сел.