Мал золотник…; Туман спустился c гор

– Помните начало последней войны? Все, кто мог держать оружие, ушли на фронт. Только двое из молодых – ваши сыновья – были оставлены по брони. И никто не желал их отправки на фронт. Люди рады были тому, что хоть двое из молодых мужчин оставлены в ауле. Быть может, кто-нибудь из несчастных матерей и завидовал, но без зла. Не только мужчин, ни одного приличного коня не осталось в ауле. Но мы не жалели ничего, всё готовы были отдать ради Победы. И отдавали. Отдавали ценности, деньги, ковры, сбрую, сёдла, одежду и съестные припасы. В фонд обороны пошли и старинные ковры нашей мечети. Народ отдавал всё. А вы и ваши сыновья разве были честны до конца? Отвечу сам на свой вопрос – нет!

Не в твоём ли доме, Пулат, до сих пор висит один из турецких ковров, специально вытканный для мечети? Уж кто-кто, а я-то помню каждый из тех ковров.

Не твоя ли невестка, уважаемый Эфенди, продавала пожертвованные для фронта черкесские сёдла с серебряной оправой в соседнем ауле в базарный день? Не в ваших ли погребах остались мешки с вяленой бараниной и фруктами, которые народ собрал для посылок фронтовикам?.. К великому сожалению, некоторые люди думают, что, раз им доверили хоть маленькую власть, значит, они умнее других, а потому и преград для их позорных действий не существует… Они забывают, что от людских глаз и ушей нельзя скрыть свои грязные дела. Да, до вас в те дни не дошёл ропот людской, и вы подумали, что никто ничего не узнал.

Но вы ошиблись. Многие из простых колхозниц обратились ко мне за советом: какие меры предпринять против вас и сынков ваших? Они хотели ехать в райцентр с жалобой, но я удержал их, сказав: «Не делайте этого. Кто же будет пахать землю, кормить аул?.. Все ведь мужчины на фронте…» И женщины послушались меня.

Но почему же вы, люди состоятельные, не ущемлённые Аллахом, таите в сердцах своих ничем не объяснимое зло против меня, против моей невестки, которая не сделала вам ничего плохого? Почему вы осуждаете труд свинарки? Если Аллаху было угодно создать свинью, значит, оно нужно людям. Мы едим мясо баранов, коров и буйволов, а они едят свинину. Какой же грех в этом? Вот Гамзат сказал, как бы, мол, русская невестка не принесла вместо приданого в мой дом поросят. Конечно, всякий расчётливый человек предпочтёт, как ты, Пулат, привести в дом невестку с тремя буйволами. Я же решил довольствоваться нищетой своей невестки и считаю, что до этого никому не должно быть дела…

Амир-Ашраф помолчал, теребя седую бороду, потом снова заговорил:

– Все вы, названные мной, заметно преобразились за последние годы. На каждом из вас рубаха из тонкого сукна и дорогая папаха из бухарского каракуля. Но это внешне. А душа осталась такой же, какой была…

– Почтенный мулла, не слишком ли ты много позволяешь себе, учиняя нам позорное судилище? – выкрикнул возмущённый Пулат.

– Нет, – спокойно ответил Амир-Ашраф, – я не сужу, а только пытаюсь оправдаться перед людьми, сравнивая некоторые грехи ваши с тем деянием, которое совершил я, не спросив никого. А судьёй вашим пусть будет наш народ и сам Аллах!

– В чём же ты ещё можешь обвинить нас, божий золотник? – с ухмылкой спросил Эфенди.

– Могу, если хотите, обвинить вас и ещё кое в чём.

– В чём же конкретно? – крикнул Пулат.

– А хотя бы в том, что вы, приобщившись к служителям мечети, обираете сирот и вдов.

– Объясни, как мы обираем людей?

– А так. Прочитав возле умершего или у могилы заупокойную молитву, требуете оплаты… Среди прихожан прошел ропот.

– Мы не требуем и не просим, но и не отказываемся, если дают, – сказал Эфенди.

– Да, конечно, сами вы не просите, но зато завели приспешников, которые подсказывают людям, что каждого из вас надобно отблагодарить, и не только словами.

Каждому из вас преподносят узел с материей, сахар, рис, печенье и конфеты. Кто ввёл в нашем ауле такой обычай? Насколько мне помнится, во времена наших отцов и дедов такого не было…

Вот ты, Эфенди, у вдовы покойного Дауда за семь дней коротких молитв у свежей могилы выгреб из кармана семьдесят рублей – по десять рублей в день. На каком основании?

– Но ведь такой порядок заведён муллой и муфтием городской мечети, – пожал недоумённо плечами Эфенди.

– Плохо делают городской мулла и муфтий. Истинные мусульмане не должны так поступать. Главы духовенства, которые занимаются стяжательством и нечестными делами, подрывают веру в Аллаха. К сожалению, не к истинной вере и добродетели тянется современное духовенство, а к богатству. Говорят, они там, в городе, на собственных автомобилях разъезжают, золотые перстни носят, дома у них, как ханские дворцы, коврами увешаны. Может, я и отстал от жизни, чего-то не понимаю, но я уверен: так слугам Аллаха жить нельзя.

– Да, да, мулла, сознание твоё помутилось. Мелешь ты Бог знает что, не думая, что за слова бездумные придётся отвечать. Есть милиция, есть суд! – злобно сказал Пулат.