Малая земля

— Кто разрешил в таком виде в порт показываться? — притворно сурово заговорил он. — Не бережете будущее поколение! Ох, уж эта мне молодежь бездумная! Одна вот такая же в десант пошла. Не одобряю. Чувства понимаю, но не одобряю. Сейчас же марш домой. Вон там моя легковая машина стоит. Садись в нее — и домой.

— Почему Дубровин не возвращается — дрогнувшим голосом спросила Нина.

— Задержался, значит, — успокоительно произнес контр-адмирал. — Как вернется, пришлю. Иди в машину.

Контр-адмирал знал, что катер Дубровина подбит, но он не хотел этого пока говорить его жене. Он был уверен, что команда катера во главе со своим командиром сойдет на берег и присоединится к отряду Куникова, а на другую ночь команду возьмет на борт какой-нибудь катер.

Для контр-адмирала было полной неожиданностью, когда Нина радостно крикнула: «Идет!», и он увидел, как из-за мыса показался «морской охотник».

Корабль шел тихим ходом, и когда приблизился, то все увидели на нем приспущенный флаг.

— Что это? — в испуге спросила Нина и вдруг ощутила резкую боль в животе.

У нее подогнулись ноги. Теряя сознание, она опустилась на сырой камень.

— Эй, сюда! — крикнул контр-адмирал и стал поднимать Нину.

К нему подбежал матрос. Холостяков коротко распорядился:

— Отвезти в моей машине в госпиталь. Немедленно

А сам торопливо зашагал к причалу.

10

Английский корреспондент, попивая мелкими глотками кавказское вино, записывал в свой объемистый блокнот:

«Русские войска осуществили смелый замысел, высадив десант около города Новороссийска. Они отвоевали у противника участок шириной в шесть и глубиной в четыре километра, который назвали Малой землей. Теперь немецкие корабли не могут войти в Цемесскую бухту — она перекрыта советскими моряками. Мне непонятно, как могло все это произойти. Все мои представления о военной науке полетели «вверх тормашками», как говорят русские. У противника было больше войск, орудий. Берег был сильно укреплен. Когда нам в штабе Черноморского флота рассказали о том, сколько неприятельских солдат, пулеметов, пушек, минометов приходилось на один километр, то я был ошеломлен. Как могли русские сломить такую силу? Русские говорят, что на войне решающий фактор — моральный. Я всегда с иронией относился к этому термину. Что значит высокий моральный дух по сравнению с гаубицей или шестиствольным минометом, рассуждал я, будучи уверенным, что все-таки решает войну оружие. Теперь я начинаю колебаться. Я видел незабываемое…»

Корреспондент очистил от кожицы мандарин, выпил залпом полстакана вина, закусил мандарином и опять начал писать.

«Перед высадкой десанта я беседовал с командиром русского катера «морской охотник». Его фамилия Дубровин. Он мне сказал нечто такое, что я только сейчас начинаю вникать в смысл его слов. В них был упрек в том, что мы до сих пор не открыли второй фронт, что мы боимся форсировать Ламанш. Мне кажется, дело здесь не в боязни, а в чем-то другом, думаю, что Черчилль делает скорее какую-то высокую политику».

Подумав немного, корреспондент продолжал:

«Атлантический вал пока что легенда, а вот «Голубая линия» на Тамани довольно реальная и жуткая вещь. Едва ли все-таки русские войска удержат пятачок площадью в 24 квадратных километра. Он как бельмо на глазу у гитлеровского командования. Войск и техники у противника в достатке, и, безусловно, он приложит все силы для ликвидации плацдарма. Можно заранее предсказать, что дней через десять десантники будут обескровлены и сброшены в море. Еще не было в истории примера, чтобы такие десанты могли долго существовать. В конце концов окажется, что главное на войне — это оружие, а не моральный дух. Тогда и выяснится, что русский офицер Дубровин поторопился высказаться столь определенно…

В своих записках я, кажется, противоречу сам себе. Верно, черт возьми. Пребывание среди советских моряков не обойдется для меня бесследно. Я кое-что начинаю понимать, но что — пока не разберусь…»

Англичанин перестал писать, встал и подошел к окну, которое слепил частый дождь, и задумчиво стал глядеть на темные горы. На душе было неспокойно, и это злило его…

11

После третьей операции Дубровин почувствовал себя легче. Он проспал подряд восемнадцать часов. Когда проснулся, увидел в комнате контр-адмирала и по привычке пытался вскочить.

— Лежи, лежи — и не шевелись, — остановил его контр-адмирал и сел на стул около кровати.

Он внимательно, чуть хмурясь, посмотрел на бледное лицо Дубровина, на преждевременные морщины на лбу и около губ, почему-то слегка покачал головой и спросил:

— Как самочувствие?

— Сегодня такое состояние, словно вновь на свет народился.

— Пожалуй, что и вновь, — согласился Холостяков, — крови ты, брат, много потерял. Два раза вливали. Три сестры свою пожертвовали. С грустью думаю о последствиях.

Дубровин непонимающе моргнул глазами.

— Был ты моряк что надо, с горячей кровью. А теперь? Женская кровь в твоих жилах. Не повлияет ли это на тебя?

Адмирал рассмеялся своей шутке, ласково прикоснулся рукой к лицу Дубровина.