Малая земля

Сержант перевязал ему руку, дал глоток водки. Зеленцов поднялся, но голова закружилась, и он снова опустился на ящик. Несколько минут сидел с закрытыми глазами. Потом опять встал и, пошатываясь, сделал несколько шагов по траншее.

— Сам не дойдешь, — решил сержант. — Эй, Максимов, доведи его до санчасти. Да не задерживайся.

Солдат Максимов, невысокий, коренастый, подошел к Зеленцову и сказал:

— Я пойду первым. Здоровой рукой опирайся на меня. Наваливайся, не бойся. Ногами только перебирай.

Пройдя несколько шагов, Зеленцов вдруг вспомнил о Петракове.

— Подожди, — попросил он Максимова и обеспокоенно сказал Бокову: — Там в норе Роман. Он в грудь… Несите его первого. И сержант…

— Ладно, топай себе, — успокоительно отозвался Боков. — Не оставим…

В небе послышался гул самолета. Это летел вражеский ночной бомбардировщик. Сейчас он подвесит на парашюте светящуюся бомбу, и звезды на небе померкнут от ее неживого света.

Зеленцов посмотрел вверх и подумал: «Все равно бомба погаснет, а звезды опять засияют».

7

Капитан Чередниченко писал очередное политдонесение замполиту полка, когда в его блиндаж вошел лейтенант Игнатюк. Не здороваясь, он сел на ящик и, щуря темные, без блеска, немигающие глаза, заговорил:

— Имею твердое мнение, уважаемый замполит, насчет этого Петракова. Его надо немедленно перевести в хозяйственный взвод. Понимаешь, это очень важно. У нас теперь на ряде участков приходится по одному солдату на сто метров. А немцы не знают. Их разведка работает плохо. И если противник узнает, то нам несдобровать. Ты понял меня?

Пока он говорил, Чередниченко смотрел на него, покусывая бескровные губы. За эти дни замполит заметно сдал. От бессонных ночей глаза его ввалились, под глазами появились темные круги.

— Я понял тебя, лейтенант, — холодно сказал он. — Но ты опоздал. Нет уже Петракова.

— Как? Как нет? — вскочил Игнатюк. — Сбежал?

— Не пугайся. Не сбежал…

Игнатюк облегченно вздохнул:

— Убит, значит…

— Тяжело ранен. Эвакуирован в Геленджик.

— Баба с возу…

Чередниченко еще более потемнел в лице.

— Послушай, Игнатюк, — как можно спокойнее проговорил он. — Вот смотрю я на тебя и недоумеваю. Ты же наш парень, в комсомоле воспитывался и характером вроде бы неплохой. Знаю — любишь старинные песни, значит, не черствая у тебя душа. Доверили тебе большое дело. Но почему ты такой? Почему ты в каждом человеке что-то выискиваешь?

Игнатюк бросил на него настороженный взгляд.

— Ты еще не знаешь, как маскируется враг. Ты о Петракове говоришь, как о герое. А может, он втирался в доверие. Такое ты не мог предположить?

На этот раз Чередниченко не сдержался. Он, правда, не закричал, а спокойно, даже как-то вяло проговорил:

— Иди ты к черту, Игнатюк. Мне политдонесение писать надо. Мешаешь ты до невозможности.

— Так бы и сказал раньше.

— Сам видишь… Только бои закончились.

— Ну работай, работай. Мешать не буду.

Когда Игнатюк ушел, Чередниченко облокотился над столом, сделанным из снарядных ящиков, и задумался. Думать было о чем.

Морской закон

— Эй, на мотоботе! Все готово?

— Все в порядке!

— Отчаливай!

«Тук-тук-тук» — затарахтел мотобот. Когда он отплыл на добрую сотню метров, двадцать пассажиров облегченно вздохнули. Сегодня все обошлось благополучно. В эту ночь противник почему-то слабо обстреливал берег Малой земли. Выгрузка продовольствия и боеприпасов с пришедших мотоботов и сейнеров прошла сравнительно спокойно. Ни одного подбитого судна, ни одного раненого. Так же спокойно погрузили для отправки на Большую землю раненых и пассажиров — интендантов, командированных на Большую землю офицеров.

— Немцы молчат, — сказал со снисходительной усмешкой рулевой мотобота, — думают, что в такую штормягу «тюлькин флот» не рискнет на тридцатикилометровый рейс. Потому и берег не обстреливают.

Мотобот бросало, как щепку. Соленые брызги обкатывали команду и пассажиров. Вскоре все промокли, но бодрились. После долгой маяты на маленьком кусочке земли, где грохот разрывов бомб, снарядов и мин не прекращался ни на одну минуту, каждый был рад попасть на Большую землю.

Около борта на пустой бочке с беспечным видом сидел моряк-разведчик Владимир Горский. Он одет в форму пехотинца. Но воротник его гимнастерки расстегнут, чтобы была видна полосатая тельняшка — «морская душа». Горский ехал в десятидневный дом отдыха для отличившихся бойцов и командиров. Рядом с ним сидел молодой лейтенант, пехотинец. Его мутило от сильной качки, но он бодрился.

— Часиков через пять будем в Геленджике. Там зелень кругом, фрукты, тишина… Черт возьми, я даже не верю, что есть такие места, где не рвутся снаряды!..

Лейтенант даже причмокнул от удовольствия. Его лицо расплылось в улыбке.

— А мне, откровенно говоря, неохота, грустно уезжать, — проговорил Владимир. — Много перетерпели на этой огненной земле, поругивали ее, а вот стала родной. Если меня будут переводить на Большую землю, то, честное слово, откажусь… Я и в дом отдыха поехал с неохотой, командир роты просто выгнал меня на берег.