Малая

Как же сладко вышло! По грани, по краю, остро, долго, глубоко — так крышесносно, что сам в итоге стонал ей в унисон, не сдерживаясь. А в конце реально отключился на несколько секунд. Нырнул вдруг туда, где времени не было… вообще ничего не было. Только темнота и чувство полета. Очнулся, собирая по крохам мир воедино. Слизал слезинку с ее щеки, и все еще чувствуя, как она дрожит под ним в послеоргазменных конвульсиях, прохрипел:

— Так что ты там сказать хотела? Хватит? — еще раз, напоследок подался вперед, прихватив губами ее зацелованный рот и поймав выдох — усмехнулся. — И не надейся. Отдыхать потом будешь. Аж до пятницы.

— Терминатор. — Констатировала, вызвав у него смешок.

Буквально через пять минут, не сговариваясь, отключились оба на несколько часов. Когда же проснулись, Лона предложила поехать к ней, честно признавшись, что не готова столкнуться сейчас с его матерью. И вообще попросила пока не говорить мамам ничего.

— Они будут изводить меня всю неделю. — Объяснила, хмурясь.

— Что за глупости? — удивился в ответ Вадим, но спорить не стал, еще не подозревая чем все обернется.

Теть Машу все же спросил в воскресенье, вечером, отпустит ли Лонку с ним в Вильнюс. Та рассмеялась в ответ:

— Отпущу, если не шутишь.

А он нифига не шутил, но улыбнулся в ответ. Ну да. В подобное и самому верилось с трудом.

Разумовский еще не раз потом вспоминал, как сглупил тогда. И когда по просьбе Малой промолчал, и когда опять стал продавливать ее, вместо того, чтобы заткнуться и выждать… Надо было сделать наоборот: мамам выложить правду, а Илку не трогать. Но кто ж знал?

Она вообще вела себя немного странно, а он, дурак, не обратил на это внимание. Подумал, что заездил слегонца, оттого и рассеянная такая.

Зацепились в общем-то из-за ерунды. Илона после душа на ночь нацепила пижаму, которую Вадим тут же с нее стянул и попросил (ну, да-да, в ультимативной форме!), не надевать больше никогда одежду перед сном. Лонка же, вместо того, чтобы молча послушаться, начала мычать что-то невнятное о том, что ей так некомфортно. Короче слово за слово и договорились до того, что вынужден был объяснить политику партии в целом.

— Малая, есть вещи, которые ты будешь просто делать, вне зависимости нравится тебе это или нет.

— Ты мне сейчас папу напоминаешь. — Ответила напряженно.

— Потому, что это нормальное положение вещей для любого вменяемого мужика. В паре женщина или главная или счастлива.

— А как же паритет? Не? Никак?

— Чушь собачья. Вы не способны держать равновесие. От природы не дано.

— Как мило… зачем тогда мы вообще вам нужны? Как инкубаторы для генного фонда?

— Если очень грубо — то да. На физическом уровне именно так и обстоят дела. Для тебя это новость?

— Знаешь… и все же мне хочется верить, что кроме тела я интересна сама по себе. Как личность.

— Любишь книжки читать, эти ваши, бабские? — усмехнулся криво. — Лон, не хочу опускать тебя на грешную землю, но придется. Не обманывайся никогда на счет желаний мужчины. Импотентов и прочих творческих личностей в расчет брать не будем, а у остальных — все довольно низменно в этом плане на самом деле.

Илона задумалась, нахмурившись, после чего спросила:

— А чего ты хочешь? Чего ждешь от меня?

— Ничего сверхъестественного. Уют в доме, забота обо мне и детях. Самая что ни на есть классическая миссия. Ты — мой тыл, я — твоя защита.

— По поводу детей… мне кажется, что ты торопишь события.

Разумовский застыл. Ему стало очень досадно после услышанного. Он, столько лет пережевывая предательство, отмахивался даже от мысли об этом, а когда вдруг сам пришел к желанию ребенка — Малая ударила по рукам. Почему его так заштормило на эту тему — и сам понять пока не мог, но факт оставался фактом.

— Обсудим позже. — Сдерживая раздражение, ответил в итоге. — А пока просто будем делать нашу жизнь как можно приятнее. Лады?

У Илоны очень зачесался язык сказать ему, что с таким подходом «приятнее» его существование сделает любая женщина. Достаточно пальцами щелкнуть. Насколько ей не изменяла память — пользовался не стесняясь. Зато стоило только отзеркалить подобное поведение — в течение пары дней оказался готов и в Литву ее забрать и детей наделать.

Казалось бы, сиди да радуйся. Но крамольная мысль уже сформировалась и теперь не давала покоя.

Почему-то это слово подействовало как красная тряпка на быка. Мама так любила повторять, втирая в нее правила поведения: «Жена должна уделять внимание своему мужу, заботиться о нем и повышать комфорт его жизни; стараться, чтобы он был доволен, делать приятно. Не повышать тон, не перечить зря».

У нее хватало мозгов, чтобы просто молчать в ответ на такие учения, но они не могли пройти даром. В итоге, когда смиренная покорность и любовь не помогли в личной жизни ни на грамм, пришло отчуждение. Страшно сказать, но когда папы не стало — она вздохнула с облегчением. Казалось вот она — свобода! Но не тут то было. Вмешался старший братец, возомнив, что теперь за нее в ответе. С боем выбила возможность жить отдельно.