Малахов курган

Сухарный завод за бухтой восстановили, и Ольга каждый день рано утром уходила из дому на Павловский мысок, а оттуда в лодке переправлялась через Большую бухту к Сухарному заводу. Дорога от Павловского мыска была небезопасна: тут часто падали и рвались бомбы. Уйдя из дому в понедельник, Ольга не вернулась к ночи домой. Прошел вторник — Ольга не являлась. Мать и сестры думали вчера, что Ольга заночевала у какой-либо из своих подруг по заводу, — а может быть, ее ранило или убило по дороге? Утром в среду снарядили на Сухарный завод Веню справиться о сестре. Юнга не успел уйти, как к дому на фуре, сам правя конями, подъехал приглаженный Мокроусенко с «Георгием» и медалью на груди.

— Где Ольга? — в упор спросила Анна.

— Не извольте беспокоиться, драгоценная Анна Степановна, — они находятся в полном здравии и шлют вам с любовью низкий поклон.

— Да где же она?

— Они избрали своим местопребыванием мою хату. Плавать с Малахова кургана на Северную сторону теперь сделалось уже опасным, — объяснил, немного стыдясь, Мокроусенко. — Вот они послали меня за сундуком.

— Бери свой сундук, да погляди, не пустой ли! — злобно выкрикнула Анна.

— Не сомневаюсь! — ответил Мокроусенко и, крякнув, приподнял сундук.

Шлюпочному мастеру никто, даже Веня, не хотел помочь, когда он выносил тяжелый сундук Ольги. Анна стояла, скрестив на груди руки, и сумрачно улыбалась, пока Мокроусенко трудился над тяжелым приданым Ольги.

Погрузив кладь на фуру, Мокроусенко вернулся в дом и, кланяясь, говорил:

— Бувайте здоровеньки, драгоценная теща, жалуйте к богоданному зятю на яичницу.

Анна подошла к печи и неизвестно зачем взяла в руки кочергу: печь не топилась... Мокроусенко проворно скрылся за дверью.

— Ну, вот и ушла самокруткой, удружила, нечего сказать! Теперь ваш черед, любезные дочки: чем еще Наташенька да Маринка порадуют. У Стрёмы, Веня говорит, «курлыга» готова для дорогой супруги.

Наташа в первый раз в жизни вспылила и закричала на мать:

— Чего вы, маменька, на Ольгу взъелись? Сами вы с батенькой невенчанные весь век прожили. А я со Стрёмой на Красную горку венчаться буду...

— Мы с батенькой не венчаны, потому что нам закон царский не позволял. А ныне и время не то и место другое: то Кола — бабья воля, а то Севастополь — знаменитый город... Что ж, Маринушка, молчишь? Порадуй мать уж и ты. Как твой женишок поправляется? Предложил тебе руку и сердце? Или благословения от своей мамаши дожидается?

Маринка побледнела и, глядя в лицо матери темными от гнева глазами, заговорила:

— Маменька, Нефедов поправляется хорошо. Его на той неделе отправляют на отдых. Только он очень слабый. Маменька, я поеду с ним, буду за ним ходить. А матушка ему письмо прислала. Он мне читал. Видно, он писал ей, что без меня жить не может. Она согласилась, велит ему жениться...

— Что же, на носилках будут в церкви вокруг налоя таскать?

— Мы с ним на Красной горке только обручимся, — поп в госпиталь придет, а когда он встанет, мы обвенчаемся.

— Так я и знала! — горестно говорила Анна. — Быть сему дому пустому. Батенька совсем отбился. Михаилу надо долг платить — он о доме и думать не хочет. Трифона с корабля не сманишь. Веня себе пушку завел... Одна я осталась сиротою. Хоть бы бомба в дом ударила да разнесла все вдребезги!

Веня обнял мать и со слезами утешал ее:

— Маменька, я погожу жениться. Я с тобой останусь. Не кину тебя никогда. Всю жизнь с тобой буду жить...

— Хоть ты меня утешил! — улыбаясь сквозь слезы, сказала Анна. — Ну, пойдем, Наташа, покажи мне, какой дворец выстроил для тебя Стрёма.

Все вчетвером они отправились смотреть «курлыгу» Стрёмы.

Очень много матросских домов в нижних частях слободки уже было разбито снарядами. Было приказано, чтобы женщины и дети покинули опасные места и переселились на Северную, где уже возник целый городок землянок, шалашей, сарайчиков, построенных беглецами из города. В городе очень много домов стояли разбитые или обгорелые. Город постепенно пустел, особенно в южной части, близ Четвертого бастиона. Состоятельные люди покинули свои дома и вывезли большую часть имущества. В пустующих домах селился кто хотел, укрывались от ружейного огня резервные войска: с приближением осадных работ к городу пули летели и здесь. В городе, даже в центре его, делалось почти так же опасно, как и на бастионах и батареях. Поэтому большая часть генералов и офицеров покинули городские квартиры: одни переселились в блиндажи на бастионах, другие перебрались поближе к рейду, куда снаряды пока залетали редко. Генералы укрылись под сводами казематов Николаевской и Павловской батарей.