Malaria: История военного переводчика, или Сон разума рождает чудовищ

— По слухам, — продолжал Тюлень, — произошла самая что ни на есть классическая история: неожиданный прилет, распахнутые двери, потные простыни, раздвинутые ноги, голая, извините, жопа обидчика, жалкие извинения, крушение мира, гнев, слезы и жажда сатисфакции. В общем, хлопнул Казанову из трофейного «кольта»! За ним последовала и несчастливая обладательница тех самых соблазнительных ног!

— Ладно, хоть не из автомата косил, — цинично добавил Сашка, — а то бы жили сейчас как в Брестской крепости. После последнего штурма!

— Жена пострадавшего как раз вернулась из миссии врачей, — продолжал Тюлень, — она некстати попыталась возражать против столь радикального решения и тоже получила свое! Бах-бах: дуплетом в грудь!

— А потом, — встрял Сашка, виртуозно взрезавший «утюг» с ветчиной, — наш Отелло встал над мертвыми телами, осознал всю тяжесть содеянного и… Вашу мать! Ветчина завонялась!

Действительно, по кухне расползалось облако миазмов, чья вонь забивала даже запах пота Тюленя и аромат растерзанного ананаса.

— Так это… — оторопел Лейтенант, — так это пятно у меня в комнате… Это кровь?!

— Именно! — с садистским удовлетворением резюмировал Тюлень. — Хорошо хоть как-то отмыли! И скажите мне, друзья, как жить в такой квартирке и не пить?

* * *

Через некоторое время пришли гости. Ими оказались лектор по международной ситуации подполковник Березняков, преподававший в военном училище Спенсера, и его молодая супруга по имени Эвелина. Своим ростом, телосложением, несколько выдающимися вперед кривоватыми зубами и странно выпученными за толстыми стеклами очков глазами лектор напоминал «поросенка, который умел играть в шахматы» из одноименного советского мультфильма.

— Мужики, — развязно сказал «поросенок» низким голосом, совершенно не вязавшимся с его обликом побитого жизнью интеллигента, и с видом хитрого конспиратора достал из военного рюкзака еще одну бутыль со слезами португальского Мичурина, — давайте насвинячимся!

Эвелина покраснела и застенчиво посмотрела на Лейтенанта. Тот невольно засмеялся, удивившись неожиданно запанибратскому стилю очкарика Березнякова.

— Товарищ подполковник, — сказал Тюлень, принимая стойку «смирно» в своих ободранных спортивных брюках и резиновых тапочках-вьетнамках, — разрешите представить нового члена ячейки — младшего лейтенанта…

— Так вы вместо Гриши? — перебил его лектор, обращаясь к нашему герою. — Очередной агнец на заклание Ильичу?

— Господин подполковник, разрешите приступить к оргии? — не унимался Тюлень.

Березняков внимательно осмотрел стол с двумя трехлитровыми бутылями и ананасом, умильно отметив стоявшую там же бутылку «Столичной». Сняв очки, он потешно приложил их к глазу на манер монокля и строго скомандовал:

— Приступайте, поручик!

Спустя каких-то двадцать минут пьянка была уже в полном разгаре. Настроение Лейтенанта вдруг достигло давно забытых высот. Он наконец добрался до места службы, получил первое крещение работой и нашел новых друзей. Вино оказалось совсем не кислым, а Сашка, Тюлень и Березняков с Эвелиной — очень приятными собеседниками. Довольно скоро выяснилось, что военный лектор действительно любил поговорить. Также оказалось, что он был не просто однофамильцем очень большого генерала из Главного политуправления Советской Армии. Что и позволяло ему последние десять лет кочевать по дружественным государствам с советским военным присутствием и получать неплохие деньги за разъяснение сначала геополитической мудрости нашего вторжения в Афганистан, а затем столь же глубинного смысла вывода советских войск в обратном направлении. У Березнякова оказалось довольно необычное для советского человека хобби: он интересовался историей раннего христианства в контексте его влияния на судьбы Древнего Рима.

— Представляете, — двести лет их резали, душили, бросали на съедение зверям! Считали если не идиотами, то уж точно социально опасными сектантами! А потом хлоп — и в дамки! Вдруг стали официальной религией империи и начали резать и душить всех остальных! Как?! В чем секрет? Представляете, если бы сейчас что-нибудь подобное придумать? Для нашего-то социализма с человеческой харей?

— Ну да, — иронично отметил Сашка, — недаром классики называли Христа первым социалистом!

— Ага! — с неожиданным энтузиазмом поддержал Тюлень. — Если правильно подойти, то все американские баптисты покаются, поклонятся портрету Горбачева и отдадут все заработанное советскому Политбюро! Высший класс идеологической борьбы! Молодец, товарищ подполковник!