Мальчик глотает Вселенную

– Уметь жертвовать чем-то, – веско произнес он. – Никогда не привязываться ни к чему, что не можешь мгновенно от себя отрезать.

В обеденной зоне на верхнем этаже «Мамы Пхэм» Титус берет нашу маму обеими руками за плечи и целует в правую щеку.

– Добро пожаловать, – говорит он. – Спасибо, что пришли.

Титус представляет маму и Лайла женщине, сидящей сразу справа от него.

– Пожалуйста, познакомьтесь с моей дочерью Ханной, – говорит он.

Ханна поднимается со своего места. Она одета в белое, как и ее отец, и у нее блекло-белые волосы, какие-то бесцветные, будто из них высосаны все жизненные соки. Она такая же худая, как отец. Волосы прямые и длинные, закрывающие плечи белой блузки с длинными рукавами до самых кистей, которые она держит ниже кромки стола, когда встает. На вид ей может быть и сорок, и пятьдесят, но когда она заговаривает, то кажется тридцатилетней и стеснительной.

Лайл рассказывал нам о Ханне. Она причина, по которой он получил эту работу. Если бы Ханна Броз не родилась с руками, которые заканчивались сразу в районе локтей, то у Титуса Броза никогда бы не появилось стимула превратить свой небольшой склад электрооборудования в цех по производству ортопедических изделий, который в свою очередь вырос в «Человеческое прикосновение» – настоящую находку для местных пациентов, таких как Ханна, и источник нескольких общественных наград, врученных Титусу во имя признания его вклада в реабилитацию инвалидов.

– Здравствуйте, – говорит Ханна тихо, улыбнувшись смущенной улыбкой, которая смогла бы осветить небольшой городок, если ей дать побольше времени. Мама протягивает ладонь для рукопожатия, и Ханна делает встречное движение, поднимая руку из-под стола, и эта рука вовсе не рука, а протез под белым рукавом; но мама, не моргнув глазом, хватает эту пластиковую руку телесного цвета и тепло ее пожимает. Ханна вновь улыбается, на этот раз немного дольше.

Если Титус Броз напоминает мне кости, потому что я сам весь костенею в его присутствии, то другой мужчина, который только что привлек мое внимание, – камень. Он будто целиком из камня. Каменный человек, уставившийся на меня. На нем черная рубашка с короткими рукавами. Он в возрасте, но не так стар, как Титус. Может, ему пятьдесят. Может, шестьдесят. Он один из тех крутых мужиков, знакомых Лайла, мускулистый и мрачный – вам придется разрубить его пополам, чтобы узнать возраст по кольцам внутри. Он просто пристально смотрит сейчас на меня, этот чувак. Среди всей этой суеты вокруг круглого обеденного стола этот каменный человек смотрит на меня, у него крупный нос, прищуренные глаза и седые длинные волосы, стянутые в хвост; но эти волосы начинаются с середины головы и выглядят так, словно их высосали из черепа с помощью пылесоса. Дрищ всегда говорит о таких моментах: «маленькие фильмы внутри фильма твоей собственной жизни». Жизнь проживается в нескольких измерениях. Жизнь протекает с нескольких точек зрения. В данный момент – несколько человек болтают возле круглого обеденного стола, прежде чем рассесться по местам, – но на это мгновение можно взглянуть с разных сторон. В такие моменты время не просто движется вперед, оно может двигаться и в стороны, расширяясь для вмещения бесконечных точек зрения, и если вы сложите вместе все эти моменты с разными точками, у вас может получиться что-то близкое к вечности, включающей взгляды со всех сторон одновременно. Ну или что-то вроде того.

Никто не видит этот момент таким, каким его вижу я, вернее, каким он запомнится мне на всю оставшуюся жизнь из-за этого седовласого пугала с хвостом.

– Иван, – говорит ему Титус Броз, обнимая левой рукой Лайла за плечо и показывая на Августа, стоящего рядом со мной. – Это паренек, о котором я тебе рассказывал. Он не разговаривает, как и ты.

Человек, которого Титус назвал Иваном, переводит взгляд с меня на Августа.

– Я разговариваю, – возражает человек, которого Титус зовет Иваном.

Человек, которого Титус зовет Иваном, переводит взгляд на бокал пива перед собой, затем крепко сжимает его правой рукой и медленно – словно бокал едет по канатной дороге – подносит к губам. Он отпивает половину бокала за один глоток. Может быть, человеку, которого Титус называет Иваном, – на самом деле две сотни лет. Никто и никогда не смог разрубить его пополам, чтобы убедиться.

Бич Данг приближается к столу, начиная голосить издалека. Она одета в длинное сверкающее изумрудное платье, которое облегает ее грудь и ноги, полностью скрывая стопы; так что когда она идет через верхнюю обеденную зону «Мамы Пхэм», то выглядит так, будто летит к нам над полом. Даррен Данг плетется в ее кильватере, явно чувствуя себя не в своей тарелке из-за элегантного черного пиджака и брюк, которые он не столько носит, сколько терпит.

– Добро пожаловать, дорогие гости, добро пожаловать, добро пожаловать! Присаживайтесь поудобнее! – Она обнимает Титуса Броза. – Очень надеюсь, что все пришли с хорошим аппетитом! Я приготовила сегодня больше горячих закусок, чем когда-либо за один вечер.