Мальчик и его собака перед концом света

«Они идут, – добавил я. – Совсем близко. Лучше тебе отпустить меня».

Брэнд покачал головой.

«Теперь здесь два лжеца, – сказал он. – А ведь мы в церкви. Теперь яда в два раза больше, ты так не думаешь?»

Я не ответил. Слова, бурлившие в моей голове, казались слишком бессмысленными, чтобы произносить их вслух. Брэнд выпрямился и подтолкнул ножку стула поглубже в костер.

«Ты ведь знаешь, что люди отравили собак, – сказал он. – В самом конце. Дали им что-то жестокое и опасное. Вот почему их больше нет. Вот почему они стали редкостью».

Я молчал. Брэнд не любил тишину. Если у него и была слабость – а я по-прежнему не знаю, можно ли считать это слабостью, – так это то, что ему не нравилось молчание собеседника. Он любил поговорить. Ему нравилось быть в центре внимания. Возможно, потому что он слишком много времени провел в одиночестве. Я жил с четырьмя – когда-то пятью – людьми. Они всегда могли выслушать меня. Если мне хотелось услышать собственный голос, я мог выслушать папу, Фёрга или Бар. Они говорили точь-в-точь, как я.

«Старые ублюдки боялись, что собаки объединятся в дикие стаи, – продолжил Брэнд. – Поэтому они отравили их».

Я хотел спросить, откуда ему знать. Но эта история вполне могла оказаться рассказом кого-то, кто жил задолго до моего появления на свет. Рассказом путника. Сплетней. Ложью. Выдумкой. Я промолчал.

«Яд оказался более опасным для самок, чем для самцов, – сказал Брэнд. – Как я понимаю, выжившие самки давали потомство, в которых было меньше самок. Меньше самок – меньше собак в целом. Самцы не дают потомство. Стая самцов, которые не могут размножаться? Что ж, Гриз, скоро ты поймешь, какими жестокими они могут стать. Ты достаточно высокий, и твое тело уже должно бы объяснить тебе, о чем я говорю. Но пока что я не вижу бороды на твоем подбородке, и, возможно, ты еще не знаешь, каково это – хотеть, но не получать. Однажды ты поймешь. Мужчины без возможности размножаться – самые жестокие существа в мире».

Мне не понравился его взгляд, но он быстро изменился, словно Брэнд сам удивился этому и задвинул свои чувства как можно глубже.

«В любом случае, – продолжил он, почесывая Сагу за ушами. – Пусть собак осталось мало, они стали опаснее. В попытке решить проблему люди словно выпарили ее, сделали гуще и темнее. Как костный бульон».

Я никогда не слышал этой фразы раньше, но понял, что она означает. У нас всегда была кастрюля, и мысль о ней обрушилась на меня. Я словно ощутил запах, и он на мгновенье вернул меня туда, где я был в безопасности и счастлив. Место, противоположное тому, где я находился сейчас: в страшной опасности и упавший духом.

Возможно, отравление собак не было выдумкой. Возможно, это действительно произошло. А может, и нет. Лишить бедное существо возможности иметь потомство до ужаса напоминало то, что произошло с человечеством. Если бы я хотел поговорить с Брэндом, я бы сказал, что Гелдинг был более вероятной причиной исчезновения собак. Вряд ли у пожилых умирающих людей – беби-бастеров – было время или желание травить собак назло.

Тогда я еще не знал, какой жестокой была жизнь некоторых беби-бастеров. Я лишь думал – кому придет в голову травить животных? Это казалось бессмыслицей. Но я вырос на острове. Я еще не знал, на что способна разъяренная стая голодных собак или волков.

Брэнд дотянулся до рюкзака и вытащил спальный мешок.

«Я ложусь спать, – заявил он. – Ты тоже спи. Сон на камнях у огня не повредит тебе. А если замерзнешь, то вини только себя. Ложись у костра и не пытайся сбежать. Вряд ли у меня рука поднимется отрезать кому-то язык, зато Сага перегрызет твою глотку за секунду. Сага может. Это правда».

С этими словами Брэнд лег и закрыл глаза. Собака легла между нами, не спуская с меня глаз.

Я знал, что не смогу заснуть, поэтому сосредоточился на своем дыхании.

Спустя час мое тело затекло так, как никогда в жизни. Руки онемели.

Мне хотелось разбудить Брэнда и сказать ему об этом, но в ту минуту когда я решил, что никогда больше не засну, я погрузился в сон.

Глава 10

Грести вслепую

Пробуждение было не из приятных. Я так замерз и окоченел, что слышал, как хрустнули мои суставы, когда я попытался сесть. Мое тело болело. Но хуже всего была головная боль. Один глаз распух и склеился настолько, что я с трудом открыл его. От костра остался лишь серый пепел, но из арочных окон исходил тонкий теплый свет. Саги не было.

Брэнд сидел на стуле и складывал спальный мешок.

«Вот что мы сделаем, – произнес он, и на секунду у меня перехватило дыхание, когда он взял в руки нож. – Мне нужно уходить. Если ты говоришь правду, и твоя семья где-то рядом, я должен уйти как можно скорее. Уже светает, и я смогу разглядеть рифы в воде».

Брэнд быстро разрезал ножом несколько книг в красных обложках и бросил бумагу в потухший костер. Сломал очередной стул и положил обломки на угли.

«Раздуй его, и он снова разгорится», – добавил он.

Было заметно, что он слишком торопится, чтобы раздувать огонь для меня самостоятельно.