Мальчик и его собака перед концом света

Я попрощался с леди в желтом платье и плотно закрыл все двери музея, чтобы непогода и животные не разрушили его раньше времени. Уже на достаточно большом расстоянии я обернулся и заметил, что с одной стороны крыши пробивались деревца, а значит, это время скоро наступит. Если бы «Добрая надежда» не сгорела, я бы взял леди с собой. Мне бы хотелось, чтобы Бар и Фёрг увидели ее глаза. Папа бы посчитал это странным чудачеством. Маме бы наверняка понравилась ее дружелюбная улыбка.

Мне не пришлось спускаться к реке, чтобы наполнить бутылки, потому что по ближайшей улице тек ручей с быстрой и прозрачной водой. Иногда, когда после долгого периода жары идет дождь, вода стекает на землю и не успевает впитаться, словно падает уже на влажную землю. Я набирал в бутылку осадки после грозы, которую видел на вершине башни.

Оставив город позади, мы снова оказались в сельской местности и теперь двигались к отдаленному перевалу в холмах. Земля то поднималась, то опускалась. Теперь мы шли не по старой железной дороге, а прямиком, хотя несколько камешков мы все-таки прошли вдоль рельсов.

Иногда, когда мы спускались в долину, я терял перевал из виду, но когда мы поднимались, он всегда появлялся перед нашими глазами. Я следовал более близким ориентирам, поэтому в то утро мы шли по курсу. В этих местах было мало лиственных деревьев. Открытые участки между ними, когда-то занятые сельскохозяйственными полями, поросли вереском, который чередовался с широкими полосами живой изгороди из кустарников. Из новой книги о деревьях я узнал, что здесь в основном росли боярышник, бук и орешник. В остальных местах все заросло ежевикой. Ежевики было столько, что мне пришлось надеть сапоги. Идти сквозь заросли было достаточно легко, потому что за многие годы звери проложили свои тропы, и хотя я машинально искал отпечаток ноги человека среди следов копыт и лап, я сомневался, что увижу его. Иногда мы проходили сквозь широкие полосы травы и папоротников, пестреющие мелкими кустарниками. Джипу нравились эти участки, потому что они давали возможность хорошо поохотиться на всех кроликов, о которых он только мечтал.

Он бросался за ними так стремительно, что я начал переживать, как бы он не навредил себе. Папа говорил, что иногда терьеры ведут себя очень глупо и могут загнать себя до смерти, но я слабо верил в это. Теперь, находясь вдали от дома, я понимаю, что папа был тревожным человеком. Он скрывал свои страхи за строгостью и приступами плохого настроения, которые вспыхивали без предупреждения, как бури посреди ясного неба. Переживания о том, что у терьеров может разорваться сердце, были вызваны страхом, пусть и страхом, о котором я ничего не знал. Возможно, папа просто боялся потерять ценную собаку. Но Джип принес трех кроликов, прежде чем устал и пошел рядом. Когда из куста утесника выпрыгнул заяц, терьер инстинктивно пробежал несколько шагов, но затем остановился и посмотрел на меня, виляя хвостом и высунув язык из пасти. Он, как и я, наслаждался теплыми солнечными лучами.

Стоял жаркий день, и к обеду, когда солнце вышло в зенит, боль от мозоли на плече стала невыносимой. В это время года созревают ягоды, и по пути я собирал ежевику. Мы остановились у небольшого пруда и решили отдохнуть под ивой. Я съел собранные ягоды и немного оставшегося сушеного мяса. Джип шумно попил из пруда, потревожив какое-то существо, которое прыгнуло в воду, а потом с шорохом скрылось в высокой траве на другом берегу. Джип посмотрел ему вслед, навострив уши, но быстро расслабился и ушел в тень ближайшего орешника.

Я осмотрел руку, которая, на мой взгляд, выглядела неплохо, и попытался понять, что можно сделать с причиняющей боль лямкой рюкзака. На некоторых кустах ежевики я видел клочки шерсти, и теперь жалел, что не сделал из них подушечку, чтобы распределить давление. Я решил сделать ее, как только мы продолжим путь. Шерсть на кустах означала, что поблизости паслись овцы, и я задумался, стоит ли убивать одну, если нам попадется стадо. Свежее мясо – это хорошо, и я наверняка смог бы прокоптить немного мяса на огне. Но здесь было много кроликов и ягод, и убийство такого большого зверя казалось расточительством. Я не собирался проводить на материке много времени и уж тем более не планировал делать запасы. Мне казалось, что я смогу прожить на подножном корме. Тогда я еще мало знал о голоде. В тот момент я шел быстро и налегке. Я не знал, что иногда лучше не торопиться. Иногда меня даже охватывало чувство вины за то, что я позволял себе отдыхать в тени деревьев с новой книгой в руках. Мне казалось, что я должен все время идти, пока не стемнеет.

Я помню в мельчайших деталях ту остановку у пруда. Вплоть до ярких стрекоз, порхавших над водой. Помню, как лежал на спине и смотрел на голубое небо сквозь бледно-зеленую крону ивы, думая, что вместо убийства овцы можно засушить мясо кроликов. Я помню, как мы продолжили путь к перевалу, но плохо помню следующие дни, потому что, как оказалось, моя рука вовсе не заживала.