Мальчик, который пошел в Освенцим вслед за отцом

Вдвойне тревожным было то, что на плац вышел доктор Эрвин Динг[240]. Худой и нервный, он служил раньше в Ваффене и печально славился своей безграмотностью[241]. То же самое касалось его заместителя, капитана СС Вальдемара Ховена – благодаря эффектной внешности он одно время подвизался в Голливуде, но с медицинской точки зрения был еще менее квалифицированным, чем Динг. Зато он ловко делал летальные уколы фенола[242].

Узники, чьи номера оказались в списке – евреи, румыны, политзаключенные и люди с зелеными треугольниками, – зашли в блок-46, и дверь за ними закрылась.

То, что происходило внутри, выяснилось только когда выживших выпустили назад. Динг и Ховен ввели заключенным тифозную сыворотку; они немедленно заболели – начались отеки, головные боли, кровавая сыпь, носовые кровотечения, боль в мышцах, параличи, боль в животе, рвота и ослабление слуха. Многие умерли, а остальные вышли в плачевном состоянии[243].

С периодическими интервалами в 46-й блок отправляли новые группы заключенных, которых мучили и убивали якобы во имя науки. Многие старые друзья Густава из Вены подверглись этим пыткам. Однако их спасло то, что высшее командование СС сочло недопустимым использовать еврейскую кровь для создания вакцины, которая попадет в вены немецких солдат. Евреев исключили из испытаний и вернули в прежний лагерный ад[244].

* * *

Тини и Герта сидели за кухонным столом, вооружившись иголками и нитками. Штопка давно стала для Тини неотъемлемой частью семейной жизни: со скромным доходом и четырьмя детьми ей постоянно приходилось что-то чинить и латать. В последнее время их с Гертой одежда совсем износилась, и иголки постоянно шли в ход, чтобы женщинам было в чем выйти на улицу.

Однако на этот раз они занимались не штопкой. 1 сентября 1941 года Министерство внутренних дел в Берлине объявило, что с девятнадцатого числа этого месяца все евреи, живущие в Германии и Австрии, должны носить на одежде желтую Звезду Давида – Judenstern.

Эту средневековую практику нацисты ранее уже возобновили в Польше и на других оккупированных территориях. Теперь же было решено, что всех евреев, включая и немецких, следует лишить возможности маскироваться под полноценных членов общества

[245].

Вместе с их соседями и друзьями, Тини и Герта были вынуждены явиться в местный Израильский культурный центр, чтобы получить свои звезды. Они оказались фабричного изготовления, отпечатанные на полосе ткани, свернутой в рулон, с черными бувами Jude, стилизованными под иврит[246]. Каждому полагалось по четыре штуки. Самым оскорбительным было то, что за звезды пришлось платить: по десять пфеннигов за штуку. В Центр их доставляли громадными катушками и продавали по государственной цене пять пфеннигов за звезду, остальное якобы шло на покрытие административных расходов[247]

.

Но даже теперь Тини продолжала бороться, чтобы вырвать Герту из этого кошмара. Девушек ее возраста и даже младше уже начали отправлять в концентрационные лагеря. В отчаянии Тини написала судье Барнету в Америку, умоляя его помочь. Несмотря на его предложение о покровительстве, бюрократические препоны не давали Герте добиться визы. «Я в полном отчаянии от того, что она вынуждена оставаться здесь. Из неофициального источника я узнала, что родственники в США могут подать прошение в Вашингтон на выдачу визы. Могу я вас просить сделать это для Герты? Я не хочу потом упрекать себя, как в случае с Фрицем»[248]. Сэм Барнет тут же подал прошение, заполнил необходимые бумаги и внес 450 долларов на покрытие всех расходов Герты[249]. Однако бюрократические лабиринты были слишком запутанными, а барьеры – непреодолимыми. Визу Герта так и не получила.

Иголки мелькали у них в руках, прокалывая дешевый желтый штапель со звездами и старенькую шерстяную ткань пальто. Тини поглядела через стол на дочь: она стала настоящей женщиной – девятнадцать, вот-вот исполнится двадцать, – и была в том самом возрасте, что и Эдит на момент отъезда. Красивая как картинка. Подумать только, до чего она была бы хороша, будь у нее нарядная одежда и не живи они в постоянных лишениях и страхе. А Герта, глянув в ответ на мать, увидела, что лицо ее от тревоги испещрили морщины, а щеки совсем запали.