Мальчики и девочки (Повести, роман)

Его отвлекли две таинственно перешептывающиеся женщины. Девушки не стали ждать, когда он снова к ним обернется и доскажет историю каминных часов. Они вышли на улицу.

В витрине поблескивали два серебряных слона, держащих в хоботах тарелку гонга, стоял бронзовый водолей в виде фигурки льва с трубочкой во рту и ручкой на спине, несколько фарфоровых статуэток, а каминных часов не было.

– Ну и пусть купили, – вздохнула Надя, – все равно они стоят у нас на камине в круглой гостиной.

– А у меня никогда не будет такого дома, – позавидовала Ленка.

Качели

И был еще один грустный ли, радостный ли день – трудно сказать. Василий Алексеевич Брагин пригласил Николая Николаевича и Надю в Тарусу для серьезного разговора.

– Рад видеть тебя, Козленок. Давненько мы с тобой не обсуждали последние политические новости, – сказал старик.

После обеда два плетеных кресла вынесли во двор и поставили в траву за домом посреди усадьбы.

– Здесь нам с вами будет просторно поговорить, – сказал старик Николаю Николаевичу.

Надя ушла в дальний конец, села на качели. Брагин любовался ею издалека.

– Хорошо сидит. Оттуда вид красивый открывается. Пусть смотрит. А мне пора уже смотреть прямо в небо.

– Что это вы такое говорите, Василий Алексеевич? – возразил Рощин.

– Не спорьте, – отмахнулся художник. – В небо смотреть тоже большое счастье.

Порыжевшая трава, в которой кое-где попадались кустики ромашек и конского щавеля, доставала до подлокотников кресла. Василий Алексеевич касался ее руками, поглаживал, трогал, радуясь каждому прикосновению, как ребенок. И ноги свои с улыбкой вытягивал в траву по колени, словно парил их там в естественном настое летнего разнотравья. И на солнце он смотрел как-то по-особенному, прищурившись.

Старость Василия Алексеевича была красива и несуетлива. Николай Николаевич тоже сидел в плетеном кресле по колени в траве. «Вот бы и Наде когда-нибудь такую дачку, – подумал он, – чтобы ромашки и конский щавель, не скошенные, не в вазе, а во дворе, как в поле. И плетеные кресла и качели».

– Ну что ж, Николай Николаевич, давайте подведем итог, – прерывая молчание, сказал Брагин. – Я это говорю потому, что у меня есть предчувствие, что мы можем не увидеться больше.

– Да что вы такое говорите?

– Весел я, но болен и стар, – без тени грусти ответил Брагин. – Это же естественно: старые уходят, а молодые остаются. Наде оставаться, мне уходить. Я это знаю.

– Я и слушать не хочу, – поднялся с кресла Рощин.

– Нет, вы меня выслушаете, – жестом остановил его Брагин. – Мы должны подвести неплохой для вас и для меня итог. Как мы ни испорчены приобретенным опытом и всякими умными теориями, но у нас с вами хватило ума не мешать естественному развитию таланта. Самое большое, что мы могли сделать, – это не мешать, не отдавать Козленка в художественную десятилетку. Слава богу, она заканчивает нормальную школу. Теперь она крепкий орешек, и ей не страшно никакое учебное заведение, даже Институт имени Сурикова, – он засмеялся своей шутке.

– Ее вожатый из Артека уговаривает поступить во ВГИК на мультипликацию.

– Это тоже не страшно, – сказал старик, – хоть в Суворовское училище.

– Спасибо, – растроганно кивнул Рощин.

– Ну ладно, ладно, – остановил его Брагин, – я вам не сказал самого главного, для чего мы остались с вами здесь вдвоем. – Он замолчал. – Не может, – сказал он радостно.

– Чего не может? – не понял отец Нади.

– Не может сама раскачаться. Я давно наблюдаю за ее попытками. В мире все подтверждает все, как эти качели. Вот так же и в искусстве. Когда человек только начинает рисовать, он попадает на неподвижные качели. И самому ему раскачаться очень трудно, какие бы хитрые движения он ни делал. Надо обязательно оттолкнуться от земли. Или еще лучше, чтобы кто-нибудь тебя немножко толкнул. Я рад, Николай Николаевич, что помогал все эти годы раскачиваться Наде. Но первый толчок она получила от вас. Как это удивительно и как поздно понимаешь, что в мире все подтверждает все… И миф об Антее, и веточка конского щавеля, и девочка на качелях.

Он отвлекся от первоначального плана разговора и снова замолчал. Надя сидела на качелях и, глядя на старика издали, вспоминала свою первую встречу с ним. Ей пришлось в своих воспоминаниях вернуться в студию Дворца пионеров, ибо все началось и предопределилось там, в классе Лидии Львовны Устиновой.

Ребят в студии было немного, человек двадцать. Надя заняла свободный мольберт у окна и огляделась. От двери через всю стену протянулись застекленные полки. На них стояли елочные игрушки, куклы, желудевые человечки, фигурки зверей и птиц из пластилина. В застекленных коробках висела коллекция тропических бабочек. Две другие стены были заняты полками с игрушками и коробками с бабочками. Четвертая стена представляла собой сплошное окно.. За ним была зима, виднелись внизу белые крыши домов и заснеженные деревья. Снег и холод отступали перед стеклянными стенами Дворца пионеров. Тропические бабочки в коробках разноцветными крыльями создавали картину жаркого экзотического лета посреди зимы.