Мальчики и девочки (Повести, роман)

– Василий Алексеевич, но все-таки что нам делать? – опять спросил отец Нади. – Учительница во Дворце пионеров считает ненормальным то, что девочка не работает цветом.

– А как же, конечно, я с ней согласен, – сказал старик.

– Согласны?

– Да. А что вас удивляет? В Японии дети в обыкновенной школе различают сто шестьдесят единиц цвета. Им показывают любой оттенок, и они тут же называют номер. Как таблица умножения.

– Но как же быть? – сник отец Нади.

– Вы, наверное, слышали или читали, дорогой Николай Николаевич, как добывают в тайге корень женьшень. Когда охотнику посчастливится обнаружить маленький росток, он строит около корня шалаш и живет в нем до тех пор, пока корень созреет, охраняет его. Мне думается, Надя такой же драгоценный росток. Я ставлю свой шалаш около нее.

– Спасибо…

– За это не благодарят, – перебил Брагин нетерпеливым жестом. – Это мой долг художника.

Николай Николаевич хотел положить книгу в папку с рисунками, но Надя прижала ее к себе и не отдала. Ей приятно было держать в руках подарок. Она даже варежку на правую руку не надела. Так и шла по двору, незаметно для всех поглаживая обложку. Огибая мраморные глыбы, прикрытые сверху дырявыми рогожами, она задержалась на мгновение, чтобы потрогать шершавую грань камня. Потрогала и вспомнила о руках художника. И хотя видела, что он обыкновенный человек, опять подумала о нем как о великане. Ведь это для него привезли мраморы и граниты, из которых он будет вырубать новых медведей, обезьян и слонов.

После второй встречи Василий Алексеевич подарил Наде еще одну книгу, где были его рисунки и где рассказывалось, как он жил и работал.

«Милой Надюше на память от ее старого поклонника», – написал он на титульном листе.

После третьей встречи на рисунке «Телячья нежность», который ему очень нравился, оставил в уголке совет:

«Надя, побольше современных тем».

После четвертой встречи на рисунке «Бегущие олени» появился еще один автограф знаменитого художника:

«Милая Надя! Все очень хорошо, но всегда старайся еще лучше. Дедушка Брагин».

Василий Алексеевич Брагин встречался с Надей редко, не больше двух-трех раз в год: во время зимних и летних каникул. Но знал он о девочке все. Николай Николаевич привозил ему на просмотр новые рисунки, рассказывал об успехах в школе и во Дворце пионеров.

– Ну, как дела, Козленок-Верблюжонок, – весело спросил старик, – закончила панно для Генуи?

– Да, его уже отвезли в Италию.

– А у меня для тебя есть новость. Ты знаешь, что у нас с тобой появился серьезный конкурент? Тоже написал панно.

– Кто? – удивилась Надя.

– Чарли из Мельбурна.

– Австралийский мальчик?

– Четырехлетний шимпанзе по имени Чарли. Его, видите ли, пригласили из зоопарка в театр писать декорации. Да разве в «Пионерской правде» о таких вещах не пишут?

– Я не читаю, – смущенно призналась Надя. – Мы со второго полугодия «Комсомольскую правду» выписали.

– Как так? Разве ты комсомолка?

– Нет еще, но скоро буду.

– Ну да! Ну да! – сказал старик. – Скоро будешь. Ну, а что там у вас в «Комсомолке» пишут?

– Про убийство Джона Кеннеди пишут.

– Да, это ужасно, – помрачнел старик. – Мне кажется, он был неплохим американским парнем. Выстрелили в американского президента, а попали и в тебя и в меня. Ты это чувствуешь, Верблюжонок?

– Да, – сказала Надя. – Мне его жалко.

Новые рисунки девочки старик смотрел сосредоточенно, даже хмуро. Разглаживал машинально бороду и насупливал брови, никак не мог отвлечься от разговора про Джона Кеннеди.

– Василий Алексеевич, что же нам делать с Надей? – задал Рощин мучивший его вопрос. – Некоторые советуют отдать в художественную десятилетку.

– Оригинальный талант легко и испортить, – буркнул художник. – Видите, какие успехи она сделала за это время. Давайте подождем еще полгода. А вот с другим ждать нельзя. Надо, чтобы эти рисунки видели. Вы не будете возражать, если я отберу кое-что из этой папки к тем рисункам, что хранятся у меня, и покажу завтра на президиуме?

– Пожалуйста, конечно, какой разговор, – ответил Николай Николаевич. – Можете оставить хоть все.

Отец и дочь возвращались домой пешком через парк «Динамо» по узенькой дорожке, протоптанной в сугробах редкими прохожими. Ларек у входа был засыпан по самую крышу снегом, но из окна выглядывала симпатичная буфетчица и поблескивал никелированный бок кофеварки.

– Надюша, хочешь кофе? – спросил отец.

– Да, хочу.

Стаканчики, поставленные на столике прямо в снег, протаяли аккуратные ячейки. Провода, протянутые из-за деревьев к небольшому ларечку, низко провисали под тяжестью снега, и время от времени с них срывались пушистые звездочки и падали в кофе.

Тишина и чистота царствовали в этот час в парке «Динамо».