Мальчики в лодке

Hail, hail, the gang’s all hereWhat the deuce do we care?What the deuce do we care?

Hail, hail, we’re full of cheerWhat the heck do we care…Хайль-Хайль,Вся команда в сборе,

Чего еще нам надо?Чего еще хотим?Хайль-Хайль,

Наступит счастье вскоре,Ведь мы друг с другом рядом,Смеемся и грустим…

Под предводительством Альфреда Джоушима, американского знаменосца, под звуки своих голосов они вышли из темноты тоннеля на огромный овал стадиона. Это был мир красок и звуков, который они не забудут до глубокой старости. Пока оркестр играл легкую, воздушную мелодию, американская команда в восемь рядов промаршировала на беговой трек. Поравнявшись с Гитлером, все спортсмены повернули голову вправо, спокойно посмотрели на него, стоящего на высокой платформе, сняли соломенные шляпы, прижали их к сердцам и прошли дальше, пока Джоушим дерзко держал американский флаг высоко наверху. В основном толпа вежливо, без энтузиазма аплодировала. Однако сквозь аплодисменты был слышен свист и топот ног, европейский способ выражения неодобрения.

Но эти звуки быстро утонули в реве толпы. Даже когда последние американцы все еще проходили мимо Гитлера, первые немецкие спортсмены, одетые в кипенно-белые льняные костюмы и спортивные белые фуражки, уже начали появляться из туннеля. Люди в толпе стали кричать и аплодировать. Почти все 110 000 зрителей опять вскочили на ноги и подняли правые руки в нацистском приветствии. Оркестр тут же поменял легкую маршевую мелодию, которую играл до этого, на еще одну высокопарную интерпретацию «Песни немцев». Толпа замерла на месте, тысячи рук вытянулись вперед, тысячи голосов вторили оркестру. Глаза Гитлера, стоявшего на помосте, блестели. Когда знаменосец Германии проносил свастику мимо него, он отдал приветствие и потом дотронулся до сердца правой рукой, и камера Рифеншталь запечатлела это все. Американцы неуклюже промаршировали по всему треку и вышли на центр стадиона под звуки «Песни немцев». Джордж Покок позже признается, что когда ребята услышали ноты немецкого гимна, то стали маршировать намеренно не в ритм с музыкой.

Когда спортсмены всех стран собрались рядами во внутреннем круге, Теодор Льюалд, председатель Олимпийского организационного комитета Германии, шагнул к стойке с микрофонами на помосте и произнес ужасно длинную речь. Пока он говорил, британский радиорепортер, ведущий репортаж события, пытался как-то занять свою аудиторию: «Мы услышим Герр Гитлера всего через минуту… Теперь я слышу аплодисменты. Я думаю, доктор Льюалд закончил. Нет, он снова продолжает». Голос Льюалда проносился эхом на фоне голоса ведущего, который, чтобы занять эфир, описывал парадную форму различных команд, платформу, на которой стоял оратор, дирижабль «Гинденбург», круживший в небе, словно вторая луна.

Наконец Льюалд замолчал. Гитлер, который все это время разговаривал с Лени Рифеншталь, шагнул к микрофону и объявил Игры открытыми одним коротким предложением. Британский ведущий, которого такой поворот событий застал врасплох, опять включился в передачу происходящего, вздохнув с облегчением: «Это был Герр Гитлер! Игры начались!»

В этот момент церемония достигла кульминации. Ряды трубачей на Марафонских воротах сыграли фанфары. Олимпийский флаг был поднят. Рихард Штраус дирижировал огромным оркестром, исполнявшим его Олимпийский гимн. Артиллерия за стадионом грохотала. Тысячи белых голубей, которых выпустили из клеток на поле, пронеслись белым вихрем через стадион. Еще раз прозвучали фанфары, и стройный молодой человек со светлыми волосами в белой одежде появился в восточных воротах стадиона с факелом в руках. Тишина повисла над стадионом, пока он грациозно бежал круг вдоль восточной трибуны, по дорожке из красной глины, а потом и наверх, по восточной трибуне, где он остановился и поднял факел над головой, а его силуэт четко вырисовывался на фоне неба. Потом, когда прозвонил олимпийский колокол, бегун обернулся, поднялся на носочки и дотронуля факелом до огромного бронзового котла на треноге. Пламя вырвалось вверх. Наконец солнце начало заходить за Олимпийский огонь, и многотысячный хор, одетый в белое, поднялся и стал петь «Аллилуйя» из «Мессии» Генделя. Зрители на трибунах также встали с мест и присоединились к хору. Музыка и голоса поднимались и плыли над стадионом, прорывались дальше, за его пределы, наполняя всю округу светом, любовью и радостью.