Мальчишник

Эта удивительная женщина была родственницей Пушкина — его четвероюродная сестра.

Дальше в семейной хронике Кологривовых идут родственные связи Елены Дмитриевны с участниками Отечественной войны 1812 года, их портреты висят в Зимнем дворце, в Военной галерее. А медали «За взятие Парижа», 1814 года, «Всевидящее око» и «Юбилейная медаль 1912 года» хранятся теперь в Бородинском военно-историческом музее.

— Когда я хорошо видела, меня Владимир Алексеевич Казачков пригласил к ребятам в 113-ю московскую школу. Мальчики — в гусарской форме. Девочки — в длинных платьях, в чепцах и в шалях. Представление из жизни декабристов. Я, в числе других потомков декабристов, сидела в зале. Волновалась за этих мальчишек и девчонок спасу нет как. Они, по-моему, волновались за всех нас. И все мы вместе с ними оказались на Сенатской площади, в том далеком прошлом, в котором никто из нас не был. Видели мы на сцене и Рылеева, и Пестеля, и Никиту Муравьева, и Лунина, и Трубецкую. Ребята такие самоотверженные, искренние, переполненные желанием доставить нам удовольствие своим спектаклем. Просто замечательными были две девочки: одна такая худенькая, хрупкая, с такой доброй улыбкой, другая — с упрямыми, решительными плечиками и отчаянно гордо вскинутой головой. Совсем Александра Муравьева и Мария Волконская. Глядя на девочек, поверьте, расстроилась до слез. Ну такие замечательные девочки, — повторила Елена Дмитриевна. — Настоящая юношеская поэма. Я ребятам об этом сказала.

Каждый раз Елену Дмитриевну приглашают на собрание потомков декабристов, которое часто проводится на Гоголевском бульваре в доме № 10, где собирались в свое время московские декабристы и об этом есть на доме мемориальная доска.

— Вы представитель лучшей части России, — говорю я Елене Дмитриевне. — На вас сошлись такие громкие и памятные имена.

— Я в родстве и с Михаилом Юрьевичем Лермонтовым. Дальнем, но родстве, — вдруг говорит Елена Дмитриевна.

— Теперь уж точно легенда…

А Вика даже перестает вести записи в наш дневничок.

— Нет. Не легенда, — Елена Дмитриевна откидывается на венском стуле от своего легкого, прекрасного, искреннего смеха. И опять перед нами девушка-гимназистка в белой весенней кофточке с маленькими на цепочке часами, тайно укрытыми в тайном карманчике. — Я родственница Лермонтова через много раз прабабушек и прадедушек.

— С ума сойти! — кричу я, и в моем возгласе изумление и растерянность. — Ну, прямо ничего больше не остается, — говорю я. — Получается, что через много раз прабабушек и прадедушек родственники и Пушкин с Лермонтовым! — И я теперь чувствую, что на самом деле можно сойти с ума.

Смотрю на Вику, Вика смотрит на меня.

— Родственники! — подтверждает Елена Дмитриевна, и опять это похоже на современное восклицание ребят: «А то!»

Перед нами представитель родственной связи двух самых великих на Руси поэтов.

— Елена Дмитриевна, как это получается подробнее? Как это выглядит?

Меня охватывает совершенно неприличное нетерпение.

— Подробнее… Все у Владимира Алексеевича Казачкова. Он специалист по родословию, по предкам и потомкам. Вы, наверное, поняли.

— Понял. Еще как понял!

— Теперь вам желательно повидать Казачкова?

— Конечно. И как можно скорее! — но тут я замолчал: Вика делала мне знаки, чтобы я хотя бы немного унялся, успокоился.

Елена Дмитриевна не посчитала меня виноватым в такой необузданной поспешности — настолько была великодушной. Винюсь перед ней и теперь. Она протянула Вике тетрадку, свою записную книжку:

— Викочка, пожалуйста… чтобы мне не брать лупу.

Вика без труда отыскала номер телефона и адрес Казачкова. Переписала.

— Елена Дмитриевна, уйдут последние вещи из вашей квартиры, с кем вы будете разговаривать? — спросил я.

Я уже знал, что, когда закончат восстановление пушкинской квартиры на Арбате, в ней займет место портрет хозяйки дома — прабабушки Елены Дмитриевны. Часть газетных свертков уедет в музей, в Кусково, часть — в Останкинский дворец и еще куда-то.

— Со мной всегда мои воспоминания, — ответила Елена Дмитриевна.

За все время нашей беседы только сейчас голос у нее чуть дрогнул, дрогнули в нем воспоминания. Я подумал, что мы в этот день уже слишком утомили Елену Дмитриевну. На прощание она показала нам последние ордена мужа — орден Ленина, Красного Знамени, Красной Звезды — и медали, которыми он также гордился: «XX лет РККА» и «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.». И еще сказала, что были золотые часы с надписью «Стойкому защитнику пролетарской революции от РВС СССР». Анатолий Евгеньевич Гутор был награжден часами к 10-летию Красной Армии, но, к сожалению, часы пропали и остались только в послужном списке в Историческом музее. И, уже совсем прощаясь, мы попросили подарить на память какую-нибудь ее фотографию.

— Подберу обязательно.