В этот вечер Сара позже обычного поднялась к себе на чердак. Воспитанницы уже разошлись по спальням, а ей всё находилась работа; потом она ещё позанималась в пустой классной. Поднявшись по лестнице, Сара с удивлением увидела, что из-под двери, ведущей к ней на чердак, выбивается свет.
«Туда никто, кроме меня, не заходит, — пронеслось у неё в голове, — значит, кто-то зажёг свечу».
Свечу и впрямь кто-то зажёг — и горела она не в кухонном подсвечнике, которым надлежало пользоваться Саре, а в подсвечнике, взятом из спален воспитанниц. На старой скамеечке сидела девочка в ночной рубашке и с красной шалью на плечах. Это была Эрменгарда.
— Эрменгарда! — вскричала Сара, это было так неожиданно, что та чуть не перепугалась. — Тебе попадёт!
Эрменгарда неловко поднялась со скамеечки. Шаркая шлёпанцами, которые были ей велики, она сделала к Саре несколько шагов. Глаза и нос у неё покраснели от слёз.
— Я знаю… меня накажут, если увидят здесь, — сказала она. — Но мне всё равно. Да, всё равно! Сара, пожалуйста, скажи мне. В чём дело? Почему ты ко мне переменилась?
Она сказала это так горячо и так просто, что у Сары перехватило горло. Это была та же Эрменгарда, которая когда-то предложила ей «дружить». Судя по её голосу, всё то, что последние недели стояло между ними, было просто недоразумением.
— Нет, я к тебе не переменилась, — отвечала Сара. — Я думала… понимаешь, всё теперь другое. Я думала, ты… тоже стала другой.
Эрменгарда ещё шире раскрыла глаза, в которых стояли слёзы.
— Нет, это ты стала другой! — воскликнула она. — Ты не хотела со мной говорить. Я не знала, что делать. Это ты стала другой после моего возвращения.
Сара на миг задумалась. Она поняла, что ошибалась.
— Да, я переменилась, — объяснила она, — только не так, как ты думаешь. Мисс Минчин не хочет, чтобы я разговаривала с воспитанницами. Многие из них и сами этого не хотят. Я думала… ты… тоже не хочешь. И старалась держаться подальше.
— Ах, Сара! — с упрёком воскликнула Эрменгарда.
В голосе её звучали слёзы.
И они кинулись друг другу в объятия. Сара прижалась головой к красной шали, укутывавшей плечи Эрменгарды. Признаться, ей было очень одиноко, пока она думала, что Эрменгарда отвернулась от неё.
А потом обе уселись на пол — Сара подобрала под себя ноги, а Эрменгарда закуталась в шаль. Эрменгарда с обожанием глядела на худенькое личико своей подруги.
— Я больше не могла, — говорила она. — Ты, верно, можешь жить без меня, Сара. А я без тебя — не могу. Я чуть не умерла. Сегодня я долго плакала под одеялом, а потом вдруг подумала, что надо прокрасться к тебе наверх и сказать: «Пожалуйста, будем дружить, как раньше!»
— Ты лучше, чем я, — сказала Сара. — Вот я не могла с тобой заговорить — из гордости. Видишь, стоило начаться испытаниям, и стало ясно: я совсем не такая уж хорошая! Этого я и боялась! — Она нахмурилась: — Может, потому мне и были посланы испытания.
— А я не вижу в них ничего хорошего, — твёрдо произнесла Эрменгарда.
— Сказать по правде, и я тоже, — призналась Сара. — Впрочем, возможно, какая-то польза в них всё-таки есть, даже если мы этого и не понимаем. Может, даже от мисс Минчин есть какая-то польза.
Последние слова она произнесла с сомнением.
Эрменгарда со страхом обвела чердак взглядом.
— Господи, Сара, — воскликнула она, — как ты будешь здесь жить? Ведь ты этого не вынесешь!
— Вынесу, — ответила Сара, — только надо представить себе, что тут всё другое. Или что всё это происходит не в жизни, а в какой-то истории или сказке.
Она произнесла эти слова с расстановкой. Воображение её вдруг пробудилось. С того дня, как она узнала о смерти отца, оно пребывало словно во сне. Слишком тяжёлый удар обрушился тогда на Сару.
— Люди ещё хуже жили. Вспомни-ка про графа Монте-Кристо в подземелье замка Иф. Вспомни про узников Бастилии!
— Бастилии! — прошептала Эрменгарда, зачарованно глядя на Сару.
В памяти у неё всплыли эпизоды из времен Французской революции, которые Сара излагала так выразительно, что забыть их было невозможно. Так рассказывать умела только Сара!
Глаза у Сары засверкали, как когда-то. Эрменгарда знала этот блеск.
— Да, — продолжала раздумчиво Сара, обхватив руками колени. — Бастилия — это как раз то, что надо. Меня заточили в Бастилию. Я провела здесь много-много лет — сколько, не счесть… И все обо мне забыли. Мисс Минчин — тюремщик в Бастилии, а Бекки… — тут лицо Сары просветлело, — а Бекки заточена в соседней камере.
Она обернулась к Эрменгарде, и той показалось, что она видит перед собой прежнюю Сару.
— Вот что я буду воображать, живя здесь, — сказала Сара, — и тогда мне будет гораздо легче.
Эрменгарда смотрела на неё с ужасом и обожанием.
— Ты будешь мне обо всём говорить, правда? — спросила она. — Можно мне приходить к тебе по ночам, когда все заснут? Ты мне будешь рассказывать всё, что придумаешь, и мы опять будем закадычными подругами, как прежде, и даже лучше того?
— Да, — отвечала Сара, кивая. — В несчастье люди себя проявляют. Несчастье позволило мне понять, какая ты хорошая.
ГЛАВА 9
Мельхиседек