Маленькие дикари [Издание 1923 г.]

— Ты должен сказать: «Великий Вождь Дятел», — вполголоса заметил Сам. — Если ты не будешь называть меня Вождем, и я не буду называть тебя Вождем.

Великий Дятел и Маленький Бобер вошли в свою типи, раскрасили друг другу лица, поправили свои головные уборы и вернулись назад, чтобы приступить к выполнению казни.

Дятел стал опять точить нож. В этом не было никакой надобности, но ему нравился звук «дз-дз-дз».

Маленький Бобер принес охапку хвороста и положил его перед пленником. Однако у Гая ноги были свободны, и он одним пинком разбросал весь хворост. Оба военачальника отскочили.

Уф! Свяжи ему ноги.

— Уф! — воскликнул свирепый Дятел.

— Свяжи ему ноги, Брат Великий Вождь, Маленький Бобер.

Полоской коры они крепко привязали ему ноги к дереву. Тогда Вождь Дятел выступил со своим ножом и сказал:

— Великий Брат Вождь, Маленький Бобер! Если мы его скальпируем, то получится только один скальп, и тебе нечем будет похвалиться.

Это было серьезное затруднение, но Ян нашел выход:

— Великий Брат Вождь, Красноголовый Дятел-сидящий-на пне-и-помахивающий-хвостом! Не скальпируй его! Сдери кожу с его пустой башки, и каждый возьмет себе половину.

— Вах! Очень хорошо, Брат Славный индейский Вождь, Великий Маленький Бобер-подгрызающий-дерево!

Дятел взял кусочек угля и с ужасающей серьезностью провел на льняных волосах пленника линию раздела. Маленький Бобер возразил, что он имеет право на одно ухо и половину маковки, которая составляет главную часть скальпа. Дятел указал, что у пленника, к счастью, есть маленькая плешь, которая может сойти за вторую маковку, и таким образом младший Вождь получит свою долю. Линия раздела была стерта. Оба Вождя взяли по угольку и стали чертить на голове Гая новый план, который они исправляли до тех пор, пока не пришли к соглашению.

Пленник все еще не терял мужества и награждал мальчиков целыми потоками угроз к ругательств. Он обещал пожаловаться «папе», «учителю», всему свету и, наконец, м-ру Рафтену. Дятел с некоторым беспокойством обратился к Маленькому Бобру и спросил:

— Брат Вождь! Понимаешь ли ты язык буйного бледнолицего? Что он говорит?

— Уф! Не знаю! — был ответ.

— Может быть, он поет предсмертную песнь на своем наречии?

Гай не был трусом. Он стойко держался, пока думал, что мальчики «играются». Но когда он почувствовал, что страшная линия разделила его череп между этими двумя бесчеловечными раскрашенными чудовищами, и когда, после заключительного «дз-дз-дз» ножом по камню, неумолимый Дятел подошел и забрал в левую руку его льняной вихор, он не выдержал и горько разрыдался.

— Не надо! Папа! Мама! Пустите меня! Я больше не буду!

Он не говорил, чего он больше не будет делать, но ясно было, что он сдается.

— Подожди, Великий Брат Вождь! — сказал Маленький Бобер. — Существует обычай освобождать от казни и даже принимать в свою среду пленников, которые выказывают большое мужество.

— Он выказал мужество за шестерых, если это значит реветь, — заметил Дятел.

— Давай, перережем ему веревки, чтоб он мог убежать к своим.

— Правильнее было бы, если б мы его здесь оставили на ночь, а утром нашли, что он сам как-нибудь убежал, — сказал старший Вождь.

Пленник заметил, что его дела немного поправляются, и среди всхлипываний обещал принести, сколько понадобится, березовой коры и сделать все, что угодно, лишь бы его отпустили. Он даже предлагал украсть для них лучшие плоды из отцовского сада.

Маленький Бобер достал нож и стал перерезывать его путы. Дятел взял свой лук и стрелы и сказал:

— Уф! Забавно было бы застрелить его на бегу.

Наконец последняя полоска кожевенного дерева была отрезана. Гай не заставил себя просить и молча убежал к изгороди на меже. А, очутившись по другую сторону, он разразился ужасными ругательствами.

Другой мальчик после такого приключения стал бы далеко обходить бивуак, но Гай по школе знал Сама, как большого добряка. Он стал думать, что ему нечего было пугаться. Движимый разными побуждениями, и, главным образом, жгучим любопытством, он все-таки подкрадывался к бивуаку. Однажды мальчики увидели, как Гай улепетывал, когда они подходили к типи. Они поймали его и привели назад. Он был мрачен, но не кричал, как в первый раз и, очевидно, не так боялся. Вожди совещались о том, чтобы сжечь его, подвергнуть пыткам, бросить в воду, но он молчал. Тогда они принялись допрашивать пленника. Зачем он пришел на бивуак? Что он тут делал? воровал? и так далее. Он стоял с мрачным видом и не отвечал ни слова.

— Давай, завяжем ему глаза и прогоним ему по спине гаяскут, — сказал Ян глухим голосом.

— Хорошая мысль! — согласился Сам, хотя он не больше пленника знал, что такое гаяскут. Затем он добавил: — А впрочем, лучше поступить великодушно и избавить его от мучений.

Неизвестное всегда внушает страх. Пленник опять заволновался, и уголки его губ стали дрожать. Он уже готов был расплакаться, но в это время Ян спросил:

— Отчего же ты не скажешь нам, что ты здесь делал?

Гай пробормотал:

— Я тоже хочу играть в индейцев.