Малолетка

Например, баландер занес в коридор бак с обедом. По неписаному правилу он должен сначала раздать обед по черным хатам и только потом по петушиным. Даже если при этом ему придется передвигаться зигзагом. Однако если сначала баландер накормит петухов, а после подойдет к черной хате, то вот какой диалог его ждет:

– Есть будете? (Он спрашивает, так как знает, что не будем.)

– Не будем, но для кошки возьмем (в камере и правда жила кошка).

Откроется кормушка, и в тот момент, когда баландер протянет руку с тарелкой, в ответ ему швырнут кружку с кипятком. В лучшем случае он обожжет руки, но целиться будут в лицо. Баландер либо новенький и затупил, либо это было прямое указание оперов, как провокация на бунт.

Ошпаренный баландер начнет кричать, и мы тоже станем орать на весь коридор.

– Баланду не брать! Баландер покормил два-пять (два-пять – это 125-я камера, первая по счету и петушиная).

Начнется хаос. Все заключенные черных камер в продоле (коридоре) возьмут алюминиевые кружки и тарелки и начнут громко стучать по дверям. Под этот шум будут быстро долбиться новые «кабуры» в стенах и пропиливаться дырки в решетках для «трассы».

Хаос будет длиться не более десяти минут, пока не подойдут бойцы внутренней службы безопасности, вооруженные лучше ОМОНа и СОБРа, готовые к любым атакам. Выстроятся коридором с двух сторон, начнут открывать камеры по одной, громко командуя:

– Снять одежду, гуськом на выход!

Нам же, черным, это делать западло. Поэтому мы выходим медленно. Но не успеваем сделать и пары шагов, как падаем от града ударов дубинок с двух сторон. И уже не идем, а ползем, уворачиваясь от них, через весь коридор.

Нужно преодолеть метров двадцать до конца коридора, где нас собирают в ту самую камеру-отстойник с окнами без стекол, в которой меня держали, когда я только поступил.

Этот путь длиной в два десятка метров кажется очень долгим, под каждым ударом ты падаешь и после даже не понимаешь, в какую сторону щемиться (уж лучше бы шли гуськом).

Итак, добравшись до финиша, ждем, пока бойцы делают шмон. Внутри мороз (зимой в Хабаровске градусов минус двадцать-тридцать), мы раздеты.

Шмон не означает, что бойцы что-то ищут. Им не надо тратить время на это. Они просто вынесут из камеры все подчистую. Останутся голые железные нары, три матраса и пара подушек. Личные вещи мы получим через пару дней, после того как напишем объяснительную.

Подобной процедуре подвергнутся все черные хаты – такое вот братство. Но никто не будет роптать. Ведь это то немногое, что мы можем сделать, дабы показать – у нас есть свой голос и мы готовы за него стоять и жертвовать собой.