Мальтийское эхо (СИ)

Вера Яновна поцеловала бабушку, вышла из дома и направилась к новому флигелю.

Работа кипела. С разных сторон слышны были звуки работающего электроинструмента. Она не хотела никому мешать, лишь отметила про себя с удовольствием, что к середине ноября в новый дом можно будет реально заселяться. Андрея не было видно. Вера поднялась на второй этаж. Подошла к окну, выходящему в сторону парка. Ветки пихты с большим количеством шишек буквально можно было достать рукой, а верхушка дерева вообще невероятным образом густо была облеплена этими шишками.

Верочка выглянула в окошко, посмотрела вниз. Вот и Андрей. Она тихо любовалась как тот обрабатывал деревянную колоду. Он брал в руки то небольшой топорик, то большую с выпуклым лезвием стамеску и ловко ударял по ней киянкой. Работал ловко и с удовольствием, без обычного напряжения ученика в подобной работе.

«Он ведь изменился, стал спокойней. Лицо подобрело, в глазах иногда огонечки… И я тоже изменилась. Мне больше не хочется питаться в ресторанах, хочется научиться готовить самой. Вкусно готовить. Стряпать… уральские пельмени», — думала молодая женщина.

Она бесшумно спустилась вниз и побрела по аллее в сторону старого флигеля.

«Может прямо сейчас с Никитичной и начну стряпать. И… и… к приезду Андрея из Екатеринбурга… Ах, он уезжает! Не хочу… не могу отпустить… Говорит дней на десять максимум… Но вдруг… вдруг там… в этом его городе кто-то есть… женщина… Задержит, вцепится и не пустит. Ох, какая я стала глупая баба…»

Она улыбнулась про себя, вспомнив, как Андрей назвал себя «Бармалео Недострелли» за своё увлечение резьбой по дереву. Он как раз вырезал из коряги нечто похожее на кикимору.

— А почему руки у неё разные: одна большая, другая почти незаметна? Метафора какая-нибудь? — ехидно спросила тогда Вера.

— Метафизический метаболизм метафор как металогика метагалактики, — многозначительно «брякнул» мужчина.

— А-а-а! Теперь понятно! — рассмеялась Верочка.

— 32 -

Андрей Петрович возвращался из Екатеринбурга. На лобовое стекло его «Volvo» иногда налипали первые жёлтые листья начала сентября. Листья, облетевшие с деревьев, падали на машину, в которой ехал мужчина, покинувший свой дом, свой родной город, свой университет. Уезжавший в другой, но не чужой, а любимый Ленинград-Петербург. И чудесная, ясная погода «бабьего лета» не давала грусти прокрасться глубоко в сердце. На небе ни облачка. И только почти невесомые облачка воспоминаний о последних днях отъезда пеленали лёгким туманом осени сознание водителя. Да золотисто-багряный ковёр под колёсами шуршал: «Уходишь, уходишь…»

Проще всего Андрею было расстаться с квартирой. За те три года, что он жил в ней, она не стала дорогой его сердцу: не была согрета ничьим теплом, стены её не впитали ничьего родного дыхания, ни детского плача, ни детского смеха.

По-другому было, когда он, продав свою прежнюю квартиру, родительскую, слышал эхо памяти. В этих четырёх, полногабаритных комнатах повсюду была память его детства, детства его детей, его жены. И память мужской брани и женской истерики. И добрых слов, и злых. После отъезда жены, когда стало ясно, что она не вернётся в Россию, Андрей Петрович продал эту квартиру и купил «однушку» в самом центре, улучшенной планировки, в двух минутах ходьбы до университета. В ней кое-как удалось разместить большую библиотеку и весь тот накопленный за годы жизни его и его родителей багаж из фотоальбомов, детских, рисунков, картин, памятных сувениров и прочего.

Конечно, многими вещами, в том числе библиотекой, теперь пришлось пожертвовать, раздав что-то друзьям-приятелям, ближайшим большим больницам и «Дому детства».

Воспоминания расплывались, как лужица на гладком полу. Вот ручеёк направился в годы, когда Андрею 16 лет. Эта рабочая окраина Свердловска у большого могучего завода сейчас не является такой удалённой, как казалась тогда, почти полвека назад. Отец, ставший начальником одного из самых ответственных цехов завода получает четырёхкомнатную квартиру в одном из огромных домов сталинской застройки, где жило руководство завода. В последнем, десятом классе за парту к Андрюше посадили новенькую девочку, отличницу. Девочка знала всё, даже может быть и то, что через восемь лет станет женой Андрея. И правда, он влюбился в эту девочку сразу и сразу сильно, но, впрочем, через год, когда он уехал учиться в Ленинград, он тоже сразу и сразу сильно влюбился в Оленьку, А потом, вернувшись в свой город, обнаружил, что любовь к девочке-отличнице не прошла. Эта молодая любовь меняла свой уровень, как в системе шлюзов, когда душевная задвижка перепускала чувства от одного бассейна воображения в другой.