Мальтийское эхо (СИ)

— Правда? Хорошо, но коротко и один раз! Я познакомилась с мужем, отцом Паши в Тарту. Он старше меня на семь лет. Мне тогда 20, ему 27. Он музыкант, уже лауреат престижных конкурсов. В 21 год я родила. Мы к тому времени поженились, муж переехал в Петербург. У меня «на носу» защита кандидатской, разъезды, семинары, консультации. Пашке всего два годика. И муж требует к себе внимания, заботы и о нём, и о сыне. И его таланту нужен покой, уединение и репетиции, репетиции. И тоже разъезды! Я прошу подругу помочь с ребёнком на время моих командировок. Она и «помогла». Стерва! Остальное, думаю, тебе, мужику, не нужно разобъяснять?!

— Не нужно, — тихо ответил мужчина. — А стихи, вложенные здесь, об этом? Можно пару-тройку прочесть?

— Чего уж там: читай.

И сейчас, в машине, эти стихи отчётливо зазвучали в голове Андрея. Оказывается, он выучил их наизусть. Вот первое:

   Что-то изменилось,

   Я ли поменялась?

   Небо опустилось…

   Разве ожидалось?

   Слёзы горячее

   Кровь бурлит по жилам,

   Ты ушёл навеки,

   Почему, мой милый?

И сразу второе:

   Девочка на фото,

   С бантиком нелепым.

   Дяденька фотограф,

   С взглядом столь свирепым.

   Всех любить с душою

   Нараспаш открытой,

   И бояться жутко

   Быть тобой забытой!

   Вырасти как в коконе,

   Подлости не зная,

   Получить пощёчину,

   Плохо понимая…

   Люди скажут — опыт,

   Бисер ли пред свиньями,

   Ты — со всей душою —

   Разве не обидно ли?!

   Жизнь всё повернула,

   Крик души всё тише…

   Рассмотреть «Что будет?»…

   Вышло море с крыши.

Андрей Петрович остановил машину.

«Почему, прочитав эти чудесные стихи лишь единожды, я запомнил их наизусть?»

«Потому что они очень искренние. Это — крик! Это крик, обращённый к тебе. Лично к тебе, Андрей!»

«Способен ты взять на себя ответственность? Новую ответственность! Трудно, очень трудно ответить».

«Конечно, я не буду «перетягивать одеяло на себя». Но под одним одеялом… я разучился… Как быть вместе, быть родными, но и быть свободными? Как?»

Мысли об одеяле услужливо подняла из подвала памяти ещё одно Верочкино стихотворение:

   Оберните меня счастьем,

   Просто оберните.

   Напоите меня счастьем,

   Просто напоите.

   Окуните меня в счастье,

   Глубоко и сладко,

   Отпустите меня в счастье,

   Где дорога гладка.

   Полетит пичужка,

   Побежит девица,

   В маковое поле,

   Где от всех укрыться.

   Надышусь я счастьем,

   Насмеюсь я вдоволь,

   Но объятий ложных

   Не хочу я боле!

^[1]

На обочине дороги стояла машина, в которой дремал уставший Андрей Петрович. Он был за рулём уже пять часов. Нужно поспать минут сорок и снова в путь. Ему снился сон о том, что они с Верочкой гуляют по тёплому песку на закате у кромки моря.

Она спрашивает: «Тебе правда понравились мои стихи? Они ведь очень грустные!» Он отвечает: «Очень грустные! И очень понравились! Но есть, есть в них… отражение солнца… есть остров надежды, где «улыбается печаль». «Она говорит: «Мне стыдно признаться, но я снова хочу замуж… За тебя…» «Да, да, разумеется», — неопределённо протянул он, неожиданно увидев поразительную картину: из моря на крепеньких ножках, но ещё неуверенной походкой, выходит на песок… мальчуган, возрастом чуть за годик и направляется к ним. И улыбается, и тянет ручки. И над головой мальчугана светлое пятно и оно вращается, всё увеличиваясь и увеличиваясь в размерах. И наконец, это пятно превращается в рассветное небо.

Андрей Петрович не мог знать, что этот сон окажется вещим! Когда через 42 часа, в нетерпении, не дожидаясь рассвета, он позвонит в дверь квартиры на Смольной набережной, он также не будет ведать, какие две ошеломительные новости ждут его. Точнее одна новость и одно открытие. Ещё точнее предчувствие, знак открытия. Но сначала. Новость.

— 33 -

Вера Яновна открыла дверь. Часы показывали половину четвертого утра, но вид у неё был не заспанный, будто она и не ложилась спать.

— Доброе утро, Верочка! Я вернулся! — выпалил мужчина.

— Доброе утро, Андрей! С возвращением! — выдохнула молодая женщина.

Андрей крепко обнял и поцеловал Веру. Слишком крепко, потому что та, прикрыв рот рукой, убежала в ванную. Вернувшись, она, виновато улыбаясь, промолвила:

— Я побаиваюсь своих сов, Андрей. Они не дают заснуть. За ночь они… они успевают и поклевать, и нагадить… Извини…

— Чего ты извиняешься? Посмотри-ка на меня, родная!

Пауза.

— Ну и причём здесь совы? — прищурился Андрей. — Когда кого-то с чем-то нужно поздравить!

— Всё-то ты Видишь! — улыбнулась уже радостно Верочка. — Да, я беременна. Ты рад?

— Да! Тебе очень подойдёт быть матерью, а мне отцом! Это такой… такой… Прирост смысла!

Он поцеловал нежно в губы свою женщину, свою Нежную Королеву и воскликнул:

— Слушай! А ведь не зря ты заговорила о совах! Он открыл свою сумку и достал футляр с брошью.

— Это что? Укладка? У тебя такой значительный вид!

— Пока нет. Это подарок тебе!

Вера Яновна открыла коробку и достала брошь.

— Какое чудо! Где ты раздобыл такую прелесть? — она приложила брошь к груди, подбежала к зеркалу. — Нет, нужен другой свет! Естественный!

И подбежала к окну, забыв, что еще только светает.