Мальтийское эхо (СИ)

Поспать действительно удалось только четыре часа, но любовники проснулись бодрыми и в отличном настроении. Верочка лишь немного жаловалась на тяжесть в голове и сухость во рту.

— Что-то я, мой дорогой Андрей, совсем «распоясалась». Вот не могу найти пояс от своего халатика.

— Да уж, это точно! — подтвердил мужчина, — ты скачешь в галоп, в прямом и переносном смысле. Crazy horse! А пояс вон там, за изголовьем кровати. Ты сначала попросила связать тебе руки, затем попросила развязать и швырнула его туда.

— Всего не припомню, но я, наверное, боялась поцарапать тебя? — тревожно спросила женщина.

— Было большое желание царапаться? Необычное для тебя? — ответил вопросом на вопрос Андрей.

— Да, большое… Да, необычное… Так я царапалась?

— Все было… Я тоже ведь мог… И я всего не припомню. Трудно отдать себе отчет и во время и после нашей такой ярой любви.

— Как здорово ты сказал — ярой! — рассмеялась Верочка, — Какой синоним еще уместен: пылкой, неудержимой, ретивой, рьяной, неукротимой, неистовой, стихийной, звереватой…?

— Вот, последний больше всего подходит. Следы-то на коже шеи, плеч и груди у обоих, — ответил Андрей.

Он подошел к зеркалу. Всматривался в свое отражение так внимательно, наверное, впервые за последние 10–15 лет. Верочка, совершенно обнаженная тихонько встала рядом. Оба молчали и с волнением смотрели в зеркало, и казались и себе и друг другу новыми, теперь другими. А какими?

… Пока Игорь вез друзей к парому, они договорились с ним, что на «ноябрьские», как выразился Андрей Петрович, он приедет в Петербург.

— Ухом клянусь — приеду! — улыбнулся художник. — На неделю. А в кафе как раз проведу ремонт на кухне и в подсобке. Человек для присмотра у меня надежный есть.

Когда уже Вера и Андрей собрались подняться на палубу, Игорь вручил им большой пакет, обернутый картоном и скотчем.

— Буду рад, если эта моя работа не обременит вас в дороге и понравится. Она в жестком паспарту и в подрамнике. Не помнёте. Но в багаж не сдавайте и раскройте уже дома.

— Как это замечательно! Огромное спасибо! Уверенна, что там — сказка! — воскликнула Вера.

— Да, там есть некая тайна. А может — две, — как-то загадочно подтвердил Игорь. — Все, счастливого пути!

— Удачи вам! Рисуйте! Будем ждать встречи! — неожиданно эмоционально для себя сказал Андрей.

Но б'oльшей неожиданностью было то, что на глазах своей подруги он увидел слезинки. И еще б'oльшей то, что его сердце кольнула ревность.

«Вот это сюрприз! Седина в бороду, а бес…» — подумал Андрей Петрович.

Паром отошел уже метров на 200 от причала, а Игорь все стоял и махал рукой. Как хотела Вера Яновна. И как хотел бы он, чтобы в его жизни появилась женщина, которая махала бы ему рукой, ждала, а он стремился бы к ней. И тоже махал рукой при кратком расставании с ней. И как хотел бы он не хотеть этого. Чтобы не вляпаться снова в… не попасть в капкан ложных отношений, гнилых связей, просто вранья. Люди держат в руках хрупкую чашу их отношений. И вдруг волнение, обида… руки задрожали… А ведь так бережно вместе держали свой сосуд любви.

А корабль плыл. И тянул за собой новую невидимую нить, что соткалась тут, на Сицилии, и вплетётся в бесчисленную паутину других нитей. Они будут наматываться в клубок. И кто-то любознательный, может он станет называть себя историком, начнет попытки распутывать нити.

А для Веры Яновны и Андрея Петровича, да и для всех путников, отплывающих на пароме, шел обратный отсчет. Дальше от берега… дальше… и вот видимость земной тверди становится нулевой. Но начинается приближение к Новому…

— 25 -

— «Рукописи не горят», барон. Вам бы следовало об этом знать, — вдруг донеслось откуда-то сверху, из крон платанов.

Гомпеш вздрогнул от неожиданности. Совсем рядом с ним стоял человек в черном плаще. В руках он держал шпагу. Это был тот самый… тот самый… из его тяжелых сновидений.

— Кто вы? Как подошли сюда незаметно? Калитка закрыта, а на тропинке секунду назад никого не было! Такая полная луна! Я бы… Или вас нет… и это из-за моей… душевной болезни?

— Я вижу, барон, вы узнали меня, — грустно улыбнулся «тот». — Люди всегда узнают меня.

— Что вам нужно?

— Называйте меня мессир,

 — он стал строг, и голос приобрел гулкость эха. — Да, вы больны и я иногда навещаю ваше подсознание… ночью… во снах.

Барон с трудом, на подломленных коленях поднялся со стула, опершись рукой на край перил крыльца.

— Мне от вас, барон, ничего не нужно. Я лишь хочу полюбопытствовать: зачем вы раздвоили Пергамент и Укладку? — мессир достал из под плаща футляр. — Какая безумная наивность! И невежливость! Это, — он показал на Укладку, — моя вещь!

Барон, конечно, понял, что разговаривает с Сатаной. Но вот наяву ли? Или во сне?

— Я хотел… я должен уберечь христианский мир от Зла!.. от Тебя! — барон снова опустился на стул, бессильно, едва не промахнувшись мимо.

Сатана рассмеялся:

— Вот… свою задницу и этот стул вы не способны уже соединить!

Гомпеш возмущенно замахал руками и зашевелил губами, но мессир остановил его телодвижения ударом шпаги об пол.