Мальтийское эхо

Поздним вечером 2 июля великий магистр пригласил к себе сэра Старки и епископа. Разговор должен был состояться серьезный. Однако ля Валетту бросилось в глаза крайне недовольное выражение лица епископа, его сердитые взгляды, обращенные к гроссмейстеру.

— Братья! Наступил критический момент, — начал великий магистр.

— Извините, гроссмейстер, но этот критический момент вы спровоцировали сами, хоть и непреднамеренно — в состоянии аффекта, сильного душевного волнения. Но такое душевное волнение монах и воин, а тем более великий магистр, должен контролировать! Как могли вы, христианин, зарядить пушки человеческими головами! Это вандализм, хуже, это… — губы епископа стали сжаты, взгляд вперился прямо в глаза ля Валетта.

Гроссмейстер чувствовал себя провинившимся школьником, но перед оком Всевышнего, а не этого… епископа, человека. Он еле сдерживал гнев.

— Я, Ваше Преосвященство, защищаю христиан, а те головы были сатанинскими камнями.

— Нет, Ваша Светлость, вы забыли о главном: любовь к ближнему и кротость. Мы на этом острове по Воле Божьей, на земле по его воле и все происходит по Его воле. И эта война тоже.

— Наш Орден с благословения Папы берет в руки оружие и защищает святые заповеди.

— Не все средства хороши.

— Эта война становится похожей на скотобойню и первыми пошли на скотство слуги Аллаха, призванные к покорности.

— Это никоим образом не меняет сути дела и моей позиции. Я должен сообщить о произошедшем в Рим, Папе, — процедил сквозь зубы священник.

— Соблаговолите уж заодно попросить у Папы помощи, настоящей, военной. И скорейшей!

— Вы дерзки!

— А крестовые походы всегда сочетали благородные, высокие и даже священные цели с порядочными средствами? — наступал ля Валетт.

Он понимал, что не совсем честен в этом разговоре, да и неубедителен вовсе. Он не мог найти слов. Нужна глубокая спокойная богословская беседа.

Епископ почувствовал душевное смятение великого магистра, а может вошел в его положение военачальника, отвечающего честью и жизнью за свою армию.

— Я не смею учить вас истории, гроссмейстер. Были периоды, когда историческое движение направлялось волей Сатаны. Обратите внимание, что гунны, вандалы, разграбившие и разрушившие Рим, были побиты Византией. Вождь гуннов Аттила умер в 453 г. Другой варвар Мехмед II ровно через тысячу лет в 1453 г. завоевывает Византию. Я мог бы привести много неслучайных совпадений по датам не только в годах, но и в месяцах, и днях. И это Провидение! И в нем нужно искать силу и спасение! — епископ сделал паузу. — И спасать нужно не только братство, но и души каждого монаха. Я хочу, чтобы вы пришли на исповедь в храм.

— Я это сделаю обязательно. Кроме того, клянусь вам, что после победы я построю прекрасный город и возведу в нем величественный храм — символ нашего братства! И с вами я обстоятельно хотел бы побеседовать. Но после победы, — в голосе великого магистра появились доверительно-примирительные ноты.

— О чем вы хотели бы побеседовать?

— Пока существуют государства с их, чаще всего экспансивной, внешней политикой, пока разные конфессии Божии будут враждовать, не будет мир благоденствен, а душа блаженна и кротка. У меня есть идея единого мира и единой Веры. И церковь должна способствовать этой самой главной и великой идее. Огонь един!

— Всевышний создал всех разными: и людей, и животных, и саму вселенную. Где-то более плодородна земля, где-то воды чище, где-то климат мягче, а где-то природа сурова к человеку.

— Да, — гроссмейстер встал, — но у меня есть план помериться силами с Сатаной… дипломатическими методами. — Он бросил взгляд на Старки, задумчиво сидевшего во время всей беседы.

Сэр Оливер понял взгляд магистра и незаметно кивнул головой.

— Вы чрезмерно горды! — опять гневно воскликнул епископ.

Когда епископ удалился, сэр Старки доложил, что ночью, явно стараясь сохранить секретность, в турецкую флотилию прибыло небольшое судно и незаметно встало на якорь среди других крупных судов.

— Вы считаете, что это прибыл султан? Или с судном переправлена Укладка? — спросил ля Валетт.

— Возможен любой вариант, — начал медленно рассуждать Старки, — может быть, Сулейману и хочется лично завершить победную осаду и остаться в истории султаном, разгромившим Орден госпитальеров. Но, во-первых, он мог это сделать еще на Родосе, во-вторых, более всего ему хочется остаться в истории этаким Сулейманом Великолепным, покровителем искусств и восточным джентльменом. Все же неприглядные дела перепоручать другим — визирям и военачальникам. Я думаю (и повторяю), что Укладка в любом случае у султана. Фактически, он — крайне жестокий деспот, способный на все. Но воспользоваться ею он мог поручить Мустафе.

— Я немного устал от трудного разговора с епископом. Подумайте, Оливер, что можно предпринять, чтобы проделать нужные разведывательные мероприятия… Хотя, нет… Нет времени на разведку! Выкрасть бы эту Укладку! — вдруг воскликнул магистр.

— Отличная идея, великий магистр! — Старки отдал честь и ушел.