Мальтийское эхо

Дальнейшие события развивались очень неровно для воюющих сторон. Окружив Биргу, турки не предприняли сразу решительной атаки, ограничившись обстрелом. В турецком стане наблюдался ропот. Потери мусульман были велики, не хватало продовольствия и питьевой воды. Осада затягивается… Много больных.

Госпитальерам, наоборот, Бог войны послал помощь: в Биргу сумел переправиться с Сицилии отряд из тысячи аркебузиров и 42 рыцарей. Оптимистичный утренний звон храмовых колоколов ввергли турок в еще большее уныние и ярость одновременно.

12 июля, еще на заре, сэр Старки появился в резиденции великого магистра.

— Я хочу доложить следующий план, — начал Старки, — турки регулярно доставляют к форту десант. Я, среди десятка мальтийцев, вплавь доберусь до одной из турецких лодок, доставивших десант. Мальтийцев нужно заранее предупредить. Добравшись до одного из больших судов, я сообщу старшему охраннику, что я турок, еще в юности попавший в плен, а затем в рабство к иоаннитам, что мальтийцы — мои сообщники и что у меня есть важнейшее и секретное сообщение лично Мустафе. Ему я скажу, что много лет занимался работами по укреплению крепостных стен и знаю одну потайную дверь, которая не охраняется, и ее засов можно открыть изнутри легким движением пальца.

— Я знаю, что у вас прекрасный турецкий, но внешне вы похожи на европейца, — заметил ля Валетт.

— Я скажу в этом случае, что моя мать была гречанкой, а отец турок, и я был воспитан в турецких обычаях и традициях.

— Это все очень опасно. Да знаете ли вы хоть одну молитву ислама и всю обрядность?

— Знаю.

— Но где уверенность, что вас доставят к Мустафе-паше и что он «клюнет» на приманку? — воскликнул гроссмейстер.

— Я имею в своем арсенале несколько тактических маневров, чтобы остаться живым при том или ином развитии событий. Не хотелось бы сейчас вдаваться в подробности.

— Подробности — Бог! От них и зависит вся операция! — снова воскликнул магистр.

— Не нужно беспокоиться. Я приготовил много живописных ярких красок, деталей из «своей жизни». Я, смею уверить, хороший фантазер и актер, а Мустафа известен как азартный игрок, и он не сможет отказать себе в удовольствии «сделать красивый ход» и выслужиться перед султаном.

— Далее, — уже спокойно и заинтересованно сказал ля Валетт.

— Не доверяя мне полностью, Мустафа отправит со мной пару своих наиболее опытных и верных янычар, которым даст Укладку, и объяснит, как с ней обращаться. Когда мы окажемся у цели, нужно выпустить свору заранее приготовленных дрессированных и свирепых собак, а чтобы не загрызли меня, в стаю возьмите моих двух, Брэда и Пита. О том, каким образом я дам сигнал, о времени и месте операции давайте обсудим после завтрака, на прогулке у крепости.

— Что ж, вы убедили меня, дорогой Оливер. Спасибо. Давайте позавтракаем вместе. Я еще помучаю вас вопросами.

— Благодарю.

Когда великий магистр возвращался после прогулки, он был в хорошем настроении. За месяцы осады он осунулся, посуровел, напряженность ситуации и постоянные заботы делали мысли и чувства хоть и острыми, но серыми и безрадостными. Как затянувшееся от долгих дождливых дней небо, спрятавшее солнце и забывшее о нем. Он даже отпустил двух оруженосцев, следовавших за ним. Вдруг его взору открылась умилительная картина.

В осажденном городе, на пороге одного из домов, сидели две молодые хорошенькие мальтийки и грудью кормили младенцев. Рядом играли два мальчика лет трех. Девушки весело о чем-то болтали. Малыши смеялись тоже, очень задорно и заразительно. Увидев великого магистра, мамаши замолчали и почтительно поклонились.

Эта обычная сценка мирной жизни погрузила ля Валетта в лоно беззаботности, но на очень короткое время, и, только войдя в свою резиденцию, он уже вознамерился пофилософствовать и, присев в кресло, открыл томик Аристотеля. Прочитав одну страницу, закрыл книгу, взял сочинение любимого Лао-Цзы. Он купил эту рукопись у одного персидского купца, переводил с древнекитайского сам. Перевод был крайне труден и потребовал более года труда. Магистру импонировало основное понятие — дао, которое метафорически уподобляется воде, структурируя в себе и податливость, и движение, и неодолимость. Думая в стиле дао, в стиле бездействия, уступчивости, гроссмейстер легко достигал состояния отстраненности, которое через некоторое время, наоборот, давало состояние четкого понимания реальности. Конечно, с точки зрения Папы или хотя бы епископа, чтение подобного рода книги было вопиющим богохульством. Но он здесь один и его огонь един! Он Здесь и Сейчас!

Затем ля Валетт достал тот из своих дневников, который он вел 12-летним юношей, еще беззаботным и нигде не служившим. Он не заглядывал в этот дневник наверное более трех лет. Вот эти записи, скрываемые от чужих глаз.