Малый дом в Оллингтоне. Том 1

– Ах, Белл! Я говорю тебе, не шутя. Это кажется такое серьезное дело. И право, ты не стала бы так говорить мне об этом, как теперь, если бы сама находилась в одинаковом со мной положении. Как ты думаешь, сделаю ли я его счастливым?

– Сделаешь, без всякого сомнения.

– Счастливее, чем с другой, которую он мог бы встретить? Я не смею думать об этом. Мне кажется, я бы завтра же вернула назад его слово, если бы увидела, что другая будет для него лучше, чем я.

Что бы сказала Лили, если бы знала чарующие прелести леди Александрины Де Курси?

Графиня была весьма любезна к нему, ни слова не сказала о его помолвке, хотя очень много говорила с ним о его поездке в Оллингтон. Кросби был весьма приятный человек в дамском обществе. Он был охотник, но не такой записной, чтобы целый день рыскать по полям. Как политик он не жертвовал утренних часов чтению синих книг[50] или рассмотрению тактических маневров той или другой партии. Как любитель чтения он не обрекал себя кабинетной жизни. Как наездник он не проводил много времени в конюшнях. Он умел вызвать на разговор и поддержать его, когда это требовалось, и удалиться, когда его присутствие между женщинами оказывалось ненужным. На другой день по приезде, между чаем и завтраком, Кросби долго беседовал с графиней и старался казаться как можно любезнее. Графиня продолжала подсмеиваться над его продолжительным пребыванием между такими патриархальными людьми как Дейлы, а Кросби принимал ее сарказмы за шутку.

– Шесть недель в Оллингтоне, и без всякого движения! Помилуйте, мистер Кросби, да вы должны бы чувствовать, что приросли там к месту!

– Я и прирос, как старое дерево. Я пустил там такие корни, что едва мог сдвинуться с места.

– Верно, дом сквайра во все это время был полон гостей?

– Кроме Бернарда Дейла, племянника леди Джулии, никого больше не было.

– Точь-в-точь история Дамона и Пифиаса. По всему видно, что вы отправились под сень Оллингтона наслаждаться в течение шести недель беспрерывными удовольствиями дружбы.

– Дружбы и куропаток.

– Неужели же там, кроме этого, ничего больше не было?

– Нет, этого не скажу. Там была вдова с двумя весьма миленькими дочерями, живущими если не в том же самом доме, но на той же земле.

– В самом деле? Это совершенно меняет дело, не правда ли? Вы не такой человек, чтобы переносить лишения из-за куропаток и тем более из-за дружбы. Но как скоро вы заговорили о хорошеньких девицах…

– Тогда это меняет дело, не правда ли?

– Сильно меняет. Мне кажется, я и прежде слышала об этой мистрис Дейл. Значит, ее дочери милые создания?

– Весьма милые.

– Играют в крикет и кушают силлабаб[51] на лугу. Но скажите, неужели это все не наскучило вам?

– Нисколько. Я был счастлив с раннего утра и до позднего вечера.

– Ходили, полагаю, с пастушьим посохом?

– Только не с настоящим, который используют пастухи. Я испытал все удовольствия сельской жизни. Я узнал многое насчет поросят.

– Под руководством мисс Дейл?

– Да, под руководством мисс Дейл.

– Я уверена, что одна особа премного вам обязана за то, что вы расстались с такими прелестями и приехали к таким неромантичным людям как мы. Впрочем, я знаю, мужчины всегда делают подобные вещи раз или два в жизни и потом говорят об этом лишь как о приятном воспоминании. Я полагаю, что для вас это не будет приятным воспоминанием?

Вопрос был прямой, но несмотря на это он допускал уклончивый ответ.

– Как бы там ни было, – сказал Кросби, – для меня это воспоминание, которое останется со мной на всю жизнь.

Графиня была совершенно довольна. Она нисколько не сомневалась в истине тех новостей, которые привезла с собой леди Джулия. Для нее нисколько не было удивительно, что Кросби дал слово жениться на молоденькой барышне в провинции и в то же время обнаруживал все признаки любви к ее дочери Александрине. В глазах графини подобного рода поступок не имел в себе ничего постыдного. Мужчины поступают так каждый день, и девицы всегда должны быть готовы к такому. В ее глазах помолвленного мужчину нельзя еще считать совершенно избавленным от возможной атаки незамужних девиц. Оглядываясь назад на завершившиеся карьеры своих собственных дочерей на выданье, ей предстояло насчитать немало разочарований, испытанных ее девочками. Со всеми, кроме Александрины, поступали точно таким же образом. Леди Де Курси питала сначала большие надежды относительно своих дочерей, потом – умеренные надежды, а за ними последовало горькое разочарование. Только одна вышла замуж, и притом не более как за поверенного. Из всего этого нельзя полагать, чтобы она повела себя благородно касательно прав Лили в этом деле.