Малый уголок

— Ну. я чувствовал, что должен выложить ему все начистоту. Я знал, что не успокоюсь, пока не оправдаю себя в его глазах. Когда я добрался до его дома, я там, верно, целую вечность простоял, собираясь с духом; мне было страшно входить к нему, но я все же заставил себя это сделать. Я подумал, что если он тогда меня не убил, теперь уж не убьет. Я помнил, что он не запирает двери. В первый раз, когда я у него был, он просто повернул ручку, и мы вошли. Но все равно сердце чуть не выскакивало у меня из груди, пока я пробирался по коридору. Темно там было, хоть глаза выколи. Я позвал его по имени, но он не ответил. Я добрался ощупью до его комнаты и постучал. Почему–то был уверен, что он не спит. Я снова постучал, потом крикнул: «Эрик! Эрик!» Вернее, пытался крикнуть, в горле у меня пересохло, и я каркал как ворон. Почему он не отвечает? Может быть, ждет меня там, внутри, прислушивается Перетрусил я страшно, уже подумал было махнуть рукой на все это и убежать, но остался. Подергал задвижку, дверь была отперта. Я ничего не видел. Снова позвал его и сказал: «Ради всего святого, Эрик, ответь мне». Потом зажег спичку и тут я так и подскочил, прямо душа ушла в пятки. Он лежал на полу у моих ног, ступи я еще шаг, и я бы о него споткнулся. Я выронил спичку, и опять ничего не стало видно. Я кричал на него. Думал, он потерял сознание, или напился до смерти, или еще что–нибудь. Я попытался зажечь еще одну спичку, но проклятая штука не загоралась, а когда наконец загорелась, я приблизил ее к нему, и… о Боже!., выстрел разворотил ему полголовы. Спичка погасла, я зажег другую. Увидел лампу и зажег се. Стал на колени и пощупал его руку. Она была совсем теплая. В другой руке он сжимал револьвер. Я тронул его щеку, проверить, может, он еще жив. Все кругом было в крови. Господи, я в жизни не видел такой раны! А потом я со всех ног побежал сюда. До конца своих дней буду помнить эту картину.

Фред закрыл лицо и, терзаемый горем, стал качаться взад- вперед. Затем, не удержавшись, всхлипнул и, снова кинувшись в кресло, отвернулся от доктора, зарыдал. Доктор Сондерс дал ему выплакаться. Он потянулся за сигаретой, зажег ее и глубоко втянул дым.

— Ты потушил лампу? — спросил он немного погодя.

— При чем тут лампа?! — раздраженно вскричал Фред. — Дурацкий вопрос.

— Впрочем, не важно. Он мог с таким же успехом застрелиться при свете, как и в темноте. Странно, что никто из боев ничего не услышал. Верно, подумали: какой–нибудь китаец пускает фейерверк.

Фред не слушал доктора. Всё, что тот говорил, не имело никакого значения.

— Почему, ради всего святого, он это сделал? — с отчаянием вскричал он.

— Он был помолвлен с Луизой.

Слова доктора произвели поразительный эффект. Фред одним прыжком вскочил на ноги, лицо сделалось синевато-серым. Глаза чуть не вылезли из орбит.

— Эрик? Он ни словом не обмолвился…

— Наверное, полагал, что тебя это не касается.

— Она тоже ничего не сказала. Ни словечка. О Боже, если бы я знал, я бы и на милю к ней не подошел. Вы нарочно так говорите. Это неправда, неправда!

— Он сам мне сказал.

— Он очень ее любил?

— Очень.

— Почему же он убил не меня или ее, а себя?

Доктор Сондерс рассмеялся.

— Любопытно, правда?

— Не смейтесь, ради всего святого. Я так несчастен. Я думал, хуже того, что со мной было, быть не может. Но это… Она для меня ничто, правда. Если бы я знал, мне бы и в голову не пришло за ней ударять. Лучший друг, какого может желать парень! Я бы не причинил ему боли ни за что на свете. Ну и скотина я был в его глазах! Он так хорошо ко мне относился!

Слезы снова наполнили его глаза и медленно поползли по щекам. Он горько заплакал.

— Ну, не подлая ли штука жизнь? Делаешь что–нибудь и не задумываешься, а потом приходится платить за это втридорога. Надо мной, видно, висит проклятие.

Фред поглядел на доктора; губы его дрожали, красивые глаза налились скорбью. Доктор Сондерс прислушался к собственным чувствам. Попенял себе за легкое удовольствие, которое доставляло ему горе Фреда. Он вполне заслужил свои страдания, так ему и надо. Вместе с тем вопреки рассудку доктору было его жаль. Мальчик выглядел таким юным и безутешным, что невольно трогал его сердце.

— Ты свыкнешься с этим, — сказал он. — Нет такой вещи на свете, с которой нельзя свыкнуться.

— Лучше бы я умер. Мой старик говорил, что я никчемный человек. Так оно и есть. Где бы я ни оказался, от меня один вред. Но тут, клянусь Богом, я не виноват. Чертова девка! Зачем она приставала ко мне? Можете вы поверить, чтобы девушка, помолвленная с таким парнем, как Эрик, легла в постель с первым встречным! Одно хоть хорошо — он от нее избавился.

— Что ты плетешь!

— Может, я и последняя шваль, все равно, она еще хуже. Я думал, что смогу начать сначала, а теперь все пошло в тартарары.

Он приостановился на мгновение.