Малый уголок

С ним было легко. Его все любили. Но друзей у него не было. Он был хороший товарищ, приятный собеседник, но он не стремился к близости с людьми. В глубине души он был к ним совершенно безразличен. Ему хватало собственного общества. Его счастье зависело не от других, а только от него самого. Эгоист, да, но так как он был в то же время умен и бескорыстен, мало кто знал об этом, и это никому не причиняло вреда. Поскольку он ничего не желал, то и ни у кого не стоял на пути. Доктор не придавал большого значения деньгам, ему было не очень важно, заплатит ему пациент или нет. Его считали филантропом. Время значило для него так же мало, как звонкая монета, поэтому он охотно тратил его на врачевание. Было занятно видеть, как недуги отступают перед лечением, и никогда не надоедало развлекаться особенностями человеческой природы. Все люди были для него пациентами. Каждый из них являлся новой страницей в нескончаемой книге, а то, что они повторяли друг друга, как ни странно, делало их еще интересней. Ему было любопытно наблюдать, как все они — белые, желтые и коричневые — ведут себя в критических ситуациях, но это зрелище не трогало его сердце и не тревожило ум. В конце концов, смерть — величайшее событие в жизни каждого человека, и доктор всякий раз с интересом смотрел, как люди встречают ее. Бесспорно, пытаясь проникнуть в сознание умирающего, глядя в глаза, испуганные, непокорные, угрюмые или примиренные, — эти окна души, впервые познавшей, что жизненный путь пройден до конца, — доктор испытывал некоторое волнение, но это было волнение любознательного ученого. Чувств его это не затрагивало. Он не испытывал ни печали, ни жалости. Ему только казалось немного странным, что событие, столь важное для одного человека, так несущественно для другого. Однако внешне он был полон сочувствия. Он знал, что именно надо сказать, чтобы облегчить страх или боль, и в свой последний час каждый находил у него поддержку и утешение. Доктор вел игру и получал удовлетворение от того, что ведет ее по всем правилам. От природы он был человек добрый, но доброта его была скорей инстинктивной, чем целенаправленной, он пришел бы вам на помощь, окажись вы в трудном положении, но если вызволить вас было никак нельзя, он и думать бы о вас забыл. Ему было неприятно убить живое существо, он не охотился и не удил. Он шел еще дальше: предпочитал смахнуть с себя москита или муху, чем прихлопнуть их, единственно по той причине, что каждое существо, полагал он, имеет право на жизнь. Возможно, он был даже чересчур логичен. Нельзя отрицать, что он вел добродетельную жизнь (конечно, если вы не считаете, что добродетелен лишь тот, кто поступает согласно вашим собственным плотским наклонностям), ибо был милосерден и благожелателен и прилагал все усилия для облегчения чужих страданий, но если праведность определяется мотивами наших поступков, то доктор Сондерс не заслуживал похвалы, ибо его поступками руководили отнюдь не любовь, не жалость и не милосердие.

Глава шестая

Доктор Сондерс сел за второй завтрак и, покончив с этим, пошел в спальню и лег на кровать. Но уснуть он не мог, было слишком жарко. Интересно, что связывает капитана Николса и Фреда Блейка, подумал он. Несмотря на грязные рабочие брюки и тельняшку, юноша не был похож на моряка. Почему, доктор не мог бы объяснить и, не найдя лучшей причины, предположил, что дело в выражении его глаз. Трудно было определить, что он собой представляет. Говорил он с легким австралийским акцентом, но бродягой, судя по всему, не был, вероятно, даже получил кое–какое образование, манеры у него хорошие. Возможно, его семья занималась в Сиднее коммерцией, и он привык жить с комфортом, среди добропорядочных людей. Но почему он плавает в этих пустынных водах на люггере для ловли жемчуга в компании с таким отпетым негодяем, как капитан Николс, по–прежнему оставалось тайной. Разумеется, они могли быть партнерами, но чем именно они занимаются, еще предстояло выяснить. Доктор Сондерс был склонен полагать, что занятие это не особенно почтенное и что в любом случае в выигрыше будет не Фред Блейк.