Мама для малышки, или Надежда в подарок

Потерянная рыжая лисичка так легко вписывается в наш с Фани привычный уклад, словно рядом с нами всегда незримо пустовало место именно для нее, с легкой непринужденностью преображая наш самодостаточный дуэт в благополучное трио. И пусть это, по большому счету, мои забегающие вперед мечты, но даже непродолжительное время совместной прогулки и Маринино нахождение в моей квартире не оставляют в моей душе ни единого сомнения в правильности поступка.

«Ох, не знаю, дорогая Фаничка, как ты умудрилась все это провернуть, но я чертовски сильно благодарен тебе!» — мысленно возношу хвалу детской мечтательности и вере в сказки.

Выключаю кран и, обернув полотенце вокруг бедер, выхожу из душевой, а затем и из ванной комнаты. Полумрак спальни разбивается лишь тусклым светом прикроватного бра. Тишина окутывает пространство, да и из-за двери не раздается ни единого звука.

Быстро натягиваю на все еще влажное тело домашние штаны и выхожу в коридор. Мысль о том, что пугливая лисичка могла улизнуть тихонько, пока я успокаивал взбудораженную нервную систему под душем, острым клинком врезается куда-то в район солнечного сплетения, сбивает дыхание и учащает пульс.

Ступая, как можно тише подхожу к запертой двери в кабинет. Холодный металл тяжелой ручки легко поддается аккуратному, но уверенному нажатию моей ладони. Медленно отпускаю ее вниз, мысленно считаю до пяти и толкаю полотно, приоткрывая его совсем чуть-чуть — так, чтобы только увидеть диван, расположенный по левой стене временной гостевой комнаты.

Темноту разбавляет полоска приглушенного свет торшера, стоящего в коридоре, которого, впрочем, вполне хватает, чтобы разглядеть хрупкую женскую фигурку, лежащую на заботливо расправленной мною постели. Она так плотно закутана одеялом, что только вихрь рыжих кудрей, разметавшихся по подушке, не дает усомниться в ее реальном присутствии всего в паре шагов от меня.

Неожиданно громко выдыхаю с облегчением скопившееся напряжение и тут же замираю, вглядываясь в уютный кокон. Вроде, не разбудил… или Рыжуля хорошо притворяется, не желая выдавать себя?

Надо бы уйти, не тревожить, но не получается. Стою, опершись о косяк, смотрю на нее, словно долбаный сталкер, взгляд отвести не могу. Вот же засада!

— Папа. — Сонный детский шепот заставляет меня очнуться от наваждения.

Быстро и как можно спокойнее прикрываю дверь и оборачиваюсь к Фане. Та стоит в шаге от меня и трёт кулачками глазки.

— Ты чего проснулась? — Делаю шаг и поднимаю дочь на руки.

Малышка тут же обвивает ручонками мою шею, укладывая голову на плечо.

— Мамочка же не ушла? — волнуется крошка.

— Нет, конечно, — успокаиваю ее, возвращая назад в кроватку.

— Хорошо. — Прикрывая глазки она вновь уплывает в царство радужных сновидений, переворачивается на бочок и подкладывает ладошки под щечку.

Нежно целую ее в лобик, прохожусь ладонью по упругим, непослушным кудряшкам и, поправив одеяло, ухожу в свою спальню, оставив обе двери приоткрытыми. Заваливаюсь на кровать и, заложив руки за голову, смотрю отрешенным взглядом в потолок.

Рыжая лисичка, спящая в соседней комнате, не дает мне покоя, будоража мое размеренное существование, но отчего-то мне совсем-совсем не хочется мешать ей в этом. И с мыслями о ней я проваливаюсь в морок сновидений.

Звуки домашнего уюта медленно, но целеустремленно пробираются сквозь марево сна к моему разомлевшему сознанию. Пробуждая его от дремоты, они приносят с собой необъяснимо приятные ощущения наступления нового дня — нового во всех его смыслах.

Открываю глаза и некоторое время просто лежу без движения. Напрягаю слух, словно зверь на охоте, прислушиваюсь к тихому разговору, доносящемуся с кухни, еле слышному звяканью посуды и шипению готовящейся еды. Сквозь приоткрытую дверь до меня доплывают божественные ароматы, я даже зажмуриваюсь и щепаю себя, чтобы убедиться, что это все по-настоящему.

Больно! Значит, я уже точно не сплю.

Пытаюсь воскресить в памяти моменты, похожие на это утро, но то, что вспоминается, относится к такой далекой давности, когда еще и деревья были больше, и лето было самым любимым временем года, потому что проходило в беззаботной праздности с дедом и бабушкой на даче. Вот бабуля, как, в общем, и все бабушки, любила кормить внуков вкусно, сытно, и чтобы обязательно к концу каникул на весах прибавлялось минимум пара килограммов, щеки становились похожими на хомячьи, и никакой худобы. Только не в коня был тот корм. Свежий воздух и игры до позднего вечера с такими же городскими пацанами, вырвавшимися из бетонных коробок на деревенские просторы, сводили к нулю все старания пожилой родственницы.