Маневры памяти (сборник)

За три года до нас (то есть в 1951 году) на корфак прибыл так называемый «комсомольский набор». Мне известно об этом курсе больше, чем другим, потому что именно на этом курсе учился мой любимый Егор (Г. А. Коротков, 1932–2009), будущий муж моей родной сестры Надежды, один из самых добрых и порядочных людей, кого я в жизни знал. Егора (так с самого начала стали его называть в нашей семье, и это прижилось, хотя до того и в школе, и дома его звали Жорой) обожали все – мои дядя и тетя, бабушка по отцу и бабушка по приемной матери, мои сестры, курсанты его курса, соседи по дому (где бы он ни жил). Для дяди (моего приемного отца – место службы Эрмитаж, Военная галерея 1812 года) Егор был вообще воплощением лучших сторон и качеств русского человека. То есть надежный, честный, скромный. А еще и такой, который никогда не бросит в беде. И благодарный. И помнящий о стариках и больных. А еще Егор умел все. Отремонтировать, починить, придумать замену. А еще – шить, стирать, готовить. А еще (тут только загибай пальцы) – построить собственными руками дачу. Выкопать колодец, построить баньку. Наилучше разместить парник, научить этому соседей. Вскопать, посадить, вырастить, засолить, намариновать…

Но высшая математика, теоретическая и строительная механики, гидродинамика – были для Егора полосой препятствий, часто непреодолимой. Егор мучился, мучились, бессильные ему помочь, все понимающие преподаватели корфака. Несчастный Егор, которого все любили, сидел каникулы в училище безвылазно. Сам тот факт, что Егор оказался в этом именно училище, и к тому же (обстоятельство в данном случае доводящее ситуацию до абсурда почти театрального) – на самом «математическом» из его факультетов – это, конечно, уже перебор.

В связи с этим сюжетом помню изумленное его лицо. Он же не поступал в это училище! Он совершенно не имел в виду становиться кораблестроителем и, закончив школу, поступил в предельно заурядный (не буду его называть) институтишко… А тут – не спрашивая никакого ни желания, ни согласия (время было еще сталинским) – бац! И, без всяких разговоров – комсомольский набор!

На том курсе, куда попал Егор, таких, как он, было не то чтобы много, но достаточно, и некоторые из них так же, как Егор, попали совершенно не туда, куда их звали способности, интересы, вкусы. Но случай Егора был, наверно, из ярчайших.

Каким образом его переводили с курса на курс, понятно было не вполне, и, в первую очередь, вероятно, ему самому. Могу лишь предположить, что тот же циркуляр, по воле которого из какого-то аграрного вуза передвинули в вуз военно-морской пятьдесят студентов, предписывал тех же пятьдесят, но уже военно-морских инженер-лейтенантов в срок и выпустить. И, ставя такому курсанту, в нашем случае Егору, минимальный проходной балл по сопромату или теории качки, преподаватели, видимо, зажмуривались. Но у этой тягостной, неловкой и, казалось бы, почти невозможной истории – где преподаватели (доктора наук и профессора!) якобы молча соглашаются выпустить в офицеры совершенно не усвоившего программы курсанта – как это ни странно, абсолютно оптимистический конец. Я имею в виду дальнейшую службу Егора как инженера-военпреда. Столкнувшись с практическим делом, допустим, с ремонтом корабельного корпуса, он, еще до чтения инструкций, мгновенно понимал суть того, что предстояло делать.

До поступления в военно-морское училище Егор жил в семье тети Марии Алексеевны и ее мужа Александра Андреевича Черепенниковых. Фамилия Черепенниковых была до революции одной из самых известных, если не сказать из самых знаменитых, в торгово-купеческом мире Петербурга. И великолепный дом, в котором продолжал жить Александр Андреевич (Литейный проспект, дом № 12) строился его родителями в годы его детства.

У Александра Андреевича и Марии Алексеевны было двое детей – Елена и Андрей. Судьбы их трагичны. Елена, красавица и умница, в пятнадцать лет (1939 год) скоропостижно умерла от менингита. Ее смерть явно не прошла бесследно для рассудка матери. Но якорем, который еще держал Марию Алексеевну в некоторых пределах реальных представлений о мире, был сын. Он был на год старше Елены, и начало войны застало его на первом курсе Высшего военно-морского училища. Осенью 1941 года (октябрь или ноябрь) курсантов пытались вывезти на баржах из блокадного города через Ладогу. Баржи подверглись бомбардировке, и большая часть курсантов погибла. Погиб (кто-то из оставшихся в живых свидетельствовал, что он утонул) и Андрей Черепенников.

Оставшиеся без детей Мария Алексеевна и Александр Андреевич усыновили после войны племянника Марии Алексеевны – Георгия Короткова (р. 1932), потерявшего во время войны обоих родителей, и Георгий теперь жил в семье своей тети на Литейном, 12 и с седьмого класса ухаживал за моей единственной родной сестрой Надеждой Глинкой. Их школы – мужская № 203 и женская № 189 (бывшие гимназии Анненшуле, номера этих школ теперь другие) стояли рядом, разделенные лишь зданием бывшей Аннен-кирхи (Кирочная, д. 8, в то время кинотеатр «Спартак»).