Мангазея

Афанасий только покачал головой, оценив, тем не мене, практическую хватку проводника, и они не спеша, обмахиваясь кедровыми ветками и осматриваясь по сторонам, пошли по берегу вдоль реки.

– А тропинка-то натоптана, Савельич, – озадаченно отметил Тимофей, – хотя никого вроде бы вокруг и не видно.

Тот усмехнулся:

– Как это никого не видно? Смотри, сколько одних мышей-то шастает под ногами… А вон, глянь, юркие пестрые лемминги[41] то и дело проскакивают перед нами в заросли кустарника.

– Это, конечно, так. Мышей в этих краях действительно, видать, ох как много. Стоит хотя бы только вспомнить, как в Мангазее шустрые пасюки по лабазам шныряют, что твои серые волки…

Афанасий рассмеялся от его столь образного сравнения.

– Однако пусть мышей будут и целые полчища, но такой тропы им все равно не протоптать, – хитровато посмотрел проводник на него.

– А ты, Тимофей, соображай! Раз есть мыши, то непременно должны быть и лисы поблизости. Не песцы, конечно, которых, как сказывали мне промышленники в Мангазее, поболее будет в северной тундре, у берегов Студеного моря. А вот рыжие, так те точно должны быть здесь. Не пропадать же на самом деле таким харчам, – хохотнул он. – Окромя прочего, Ябко упоминал и о зайцах, которых здесь во время стоянки их рода было во множестве. Стало быть, таятся по кустам и волки, выслеживая их. Да и олени должны ходить испить свежей водички из речки, а не из озерец стоялых. Диких-то тут может быть, конечно, и маловато, а вот домашних будет множество, когда самоеды здесь стойбище свое, кочуя по тундре, поставят. Так что зверья разного здесь живет вполне предостаточно. А потому-то испокон веков эта тропа и не успевает зарасти.

– Может быть, и так, Савельич, – согласился тот. – Вон сколько и разной птицы в округе. Гляди, как куропатки-то боярынями московскими вперевалку бегают.

Афанасий усмехнулся:

– Ты-то сам этих боярынь-то московских хоть видел?

Тот рассмеялся:

– Да нет, конечно. Я же из поморов буду, а посему все более по берегам Студеного моря обретался. Просто знающие люди в Холмогорах так говорили.

В это время над ними пролетела стайка куликов-воробьев, издавая свист своими крыльями.

– Ишь, разлетались, окаянные, – незлобно заметил Тимофей. – У всей живности, стало быть, свои заботы…

– Уж это точно. Всем прокорм как-никак требуется, – согласился Афанасий.

А через некоторое время они застыли на месте: серая утка-шилохвостка со своим выводком на некотором удалении пересекала тропу прямо перед ними, продираясь сквозь траву к речной воде. Однако, увидев людей, она предупреждающе громко крякнула, и утята разом тут же присели, сжавшись в желтые, в коричневые крапинки, комочки.

– Ишь ты, вроде как и спрятались… – усмехнулся Тимофей.

А утка, выбежав из травы на тропу, вытянула в сторону как бы подбитое крыло и, прикидываясь подранком, прихрамывая, с шумом бросилась в траву и, постоянно крякая, старалась привлечь к себе внимание.

– Уводит нас с тобой от выводка, – потрясенный ее самопожертвованием, тихо сказал Афанасий.

– Мать… – так же тихо сдавленным голосом произнес Тимофей. – Эта никогда не предаст и не бросит свое потомство…

Афанасий удивленно посмотрел на него. Оказалось, что в этом суровом с виду человеке, скитальце и добытчике, скрывалась добрая и ранимая душа. И еще что-то сугубо личное прозвучало в его голосе. «Ну и ну…» – только и смог он подумать про себя, сделав такое неожиданное и очень важное для себя открытие.

А Тимофей неожиданно и так резко свистнул, что утята врассыпную и косолапо кинулись с тропы в траву.

Пройдя еще с полверсты, на ровной сухой площадке увидели шесть нарт с увязанными на них тюками поклажи. Рядом с ними были отчетливо видны темнеющие на мху следы костров стоявших здесь когда-то чумов.

– Надо же! – удивился Афанасий и огляделся вокруг своими зоркими глазами воина. – А никаких людей-то и не видно…

– А их здесь и нет, – с видом знающего человека пояснил Тимофей. – Здесь было зимнее стойбище самоедов, а теперь они погнали свои стада оленей на север, оставив ненужные зимние вещи. Зачем их, спрашивается, тащить с собой? А осенью станут гнать оленей обратно на юг и снова вернутся сюда. – И, видя немой вопрос в глазах Афанасия, заметил: – Не волнуйся, Савельич, никто этих вещей не возьмет – в тундре живут честные люди.

Тот усмехнулся:

– Можно подумать, что самоеды живут прямо-таки по библейским заповедям!

– Не совсем, конечно, так, – рассмеялся Тимофей, – но вот оставленные в тундре вещи уж точно никто не возьмет.

– Ну да ладно. С нартами вроде как разобрались. – И вдруг рассмеялся: – А вот ты удивлялся, почему это тропа вдоль реки так утоптана. В то время как рядом бродило целое стадо оленей.

– Которые только и делают, что бегают к реке, чтобы напиться водички, а не есть ягель, который как раз и хорош-то на полянах, а не у реки, – усмехнулся Тимофей.

– Не только, – заметил Афанасий и рассказал о том, как олень спасался от гнуса, целиком забравшись в воду.

– А ты, Савельич, часом, не врешь? Небось и выдумал-то все ради потехи…