Маньяками не рождаются

— Я говорю и отвечаю за свои слова. Ребёнок не был похищен. Она сама письменно отказалась от него в роддоме и передала за деньги людям, пожелавшим его усыновить.

Раздался невыносимый шум. Вера громко рыдала. Геннадий Алексеевич ворочал головой, переводя взгляд с Павла на дочь. Юра в ужасе привстал и не знал, что ему делать. Шокированный небывалым скандалом судья, успокаивал присутствующих.

— Тихо! — крикнул он так громко, что сорвал голос.

Все смолкли. Это была зловещая тишина ожидания обличения виновной в столь неслыханном обвинении.

— У вас есть доказательства?

— Вот они!

И Павел положил перед судьей какую-то бумагу.

— Вера Геннадьевна, подойдите сюда, — пригласил ее судья.

Вера встала, шатаясь подошла к столу и, судья, подав ей бумагу, спросил:

— Это ваш почерк?

— Мой.

— Заявление написано вами?

— Да, — ответила она.

Подпись ваша?

— Моя.

— Секретарь, занесите в протокол сказанное гражданкой Крутых под роспись.

Веру заставили расписаться. Всех интересовало, что там в заявлении. Судья взял бумагу в руки и громко прочёл заявление от гражданки Ивановой Веры Геннадьевны об отказе от ребёнка и передаче его в руки усыновителей. А также обещание никогда не искать и не предпринимать мер к возвращению ребенка назад. Дата. Подпись. Роддом N1.

Ужасное молчание повисло над залом суда. Глухой нервный ропот негодования исходил от присутствующих на заседании людей. Геннадий Алексеевич онемел, ноги стали ватными и не слушались. Он видел, как Вера заваливается набок. Секретарь выскочила, чтобы вызвать скорую помощь.

— Опять трагедию разыгрывает перед вами. Актриса. Она три года вот так всех заставляла на цыпочках перед нею ходить.

Юра молча поднялся со своего места, схватил не ожидающего такого подвоха Павла за шиворот и, поддав под зад коленкой открыл дверь. В коридоре он врезал ему ещё и вышел на улицу. У него сердце разрывалось от боли за Василия. Но он пока ничего не мог думать о поступке Веры.

— Может это провокация?

Но ведь она признала свое заявление, подпись признала. Юра шел, курил, останавливался и не знал куда ему пока деваться. Он не мог рассказать всего Василию, слишком страшной была правда.

— Она может покончить с собой? — вдруг испугался он. — Нет, Василия нужно найти, что-то предпринять, пока этого не сделает пресса.

— Господи, — простонал верный друг. — Неужели женщины настолько коварны?

— Он шел долго. Присаживался на скамейках, вскакивал, бежал, останавливался. Можно было подумать, что этот человек вдребезги пьян.

Василия он нашёл в кабинете. Тот стоял у окна и курил. Юра увидел, что его друг взволнован не менее его самого.

— Мне позвонил Самохвалов из газеты «Время» и рассказал, что было на суде.

— Я там был.

— Значит правда, то что завтра появится в печати?

— Да. Со слов Крутых и её заявления.

— Она что же не опровергла, не объяснила ничего?

— Ей стало плохо, она не смогла говорить, вызвали скорую.

— Увезли в больницу?

— Не знаю. Я этому поддал под зад. Башкой двери открыл. И ещё пару раз врезал в коридоре.

— При свидетелях?

— Прямо в зале заседания башкой, а остальная часть в коридоре, без зрителей.

— Девочку оставили ему?

— Конечно.

— Что ты думаешь по этому поводу?

— Не знаю.

— Веришь тому, что было сказано?

— Не знаю. Она же признала свою подпись и заявление в целом.

— Не понимаю, как такое могло случиться. Тут что-то не так.

— В тебе говорит любовь. Факты — против неё.

— Она может покончить с собой.

— Может.

— Этому надо помешать.

— Но как?

— Я пойду к ним домой.

— Думаешь примет твоё утешение?

— Это не важно, главное уберечь от необдуманного поступка.

Василий сел в автомобиль и остановился у подъезда Вериного дома. Он позвонил в дверь. Открыла Таисья Васильевна.

— Порадоваться пришёл?

Василий молча отстранил женщину в сторону и вошёл в комнату. Вера полулежала на диване. Слезы беспрерывно текли из глаз, она их даже не вытирала. Василий опустился на диван и взял ее руку.

— Маленькая моя, успокойся, я разберусь с этой чудовищной ложью.

Он гладил её по голове, плечам и она открыв глаза, хрипло спросила:

— Ты мне веришь?

— Конечно верю, только тебе. Там не было ни одного слова правды. Успокойся, пожалуйста.

Она прильнула к нему, как маленькая обиженная девочка и громко зарыдала. В комнату вбежала мать, за ней отец.

— Я подумала, — что…

Увидев картину представшую перед глазами родители предпочли исчезнуть, не мешать. И это остановило отчаявшуюся Веру.

— Ты спас меня сегодня.

— Поэтому и приехал.

— Ты правда разберёшься?

— Конечно. Ты сейчас отдохни, а завтра…

— Я не могу ждать завтра, иначе сойду с ума. Ты хочешь знать откуда взялось это заявление об отказе от ребёнка?

— Да.

— Я его написала, но для другой женщины, с моими данными, из детского дома она, не могла воспитывать малыша и попросила меня написать это проклятое заявление.

— А почему не сама?

— У неё была сломана рука. Я у главврача в кабинете написала вместе с ней эту бумагу. А он попросил и подпись поставить. У неё правая рука не действовала.

— Ты мне никогда этого не рассказывала.

— Когда было разговаривать, если сына украли. Я вообще не придала этому значения и забыла обо всём.