Мания. 3. Масть, или Каторжный гимн

Куимов почему-то не испугался. Он смотрел на анемичное лицо парня, где главенствовали, кажется, щеки, хотя и были несколько втянуты вовнутрь чего-то, что составляло конструкцию его морды.

На его плечах был обмусоленный пиджак, словно он в нем выше колен брел по какой-то мерзкой непролази.

А в это время салон заполнился разноголосым скулежом. Кто-то кого-то урезонивал, кто-то просил потерпеть, кто-то предлагал забрать у него последнее. Во всех дрожала выкинутая на раскаленную сковородку обстоятельств жизнь.

И вдруг Куимов увидел горло террориста. По нему туда-сюда ходил кадык, чем-то напоминающий яичный желток.

И Геннадий уставился на него.

Воздух редел между ними. А вскоре и вовсе образовалась безвоздушность. И Геннадий понял, что сейчас он воспарит над самим собой и вцепится руками, нет, лучше, хоть и неудобно это сделать, зубами в его глотку и выгрызет этот кадык, желтком плавающий по его горлу.

Они проехали через какой-то поселок. Гудок небольшой фабричонки, видимо, объявил, что работа окончена, но никто не появлялся на проходной. Шел буран.

В нехорошем предчувствии вис потолок. Вис только затем, чтобы вдруг обрушиться на всех разом, чтобы общая судьба стала бы всем братской могилой. А пока – в отдельности каждая – эта судьба трепетала, словно свечка, зажженная на ветру.

И тут вроде бы опамятовался шофер и хриплым, сдавленным голосом сказал в микрофон:

– Захвативший автобус… – он запнулся и потом довольно бодро продолжил: – товарищ требует довести его до аэропорта. Там он всех нас погрузит в самолет и…

Связь прекратилась. Это террорист выхватил у водителя микрофон:

– Вы, падлы! – возвестил он пляшущим голосом. – Если хоть что-то из вас… – он поперхнулся и закашлялся. И в это самое время очередь вырвалась из дула автомата и прошила подголовник сиденья, на котором никого не было.

И Куимов увидел, что террорист не знает, куда девать руки с прыгучими пальцами.

– Мы будем вести себя смирно, – неожиданно громко сказал сосед Куимова.

За то время, что Геннадий скитался по морям и около них, через его судьбу много прошло моряков, которые запомнились. Например, тот же Толя Родан. Умеющий жеребячиться к делу и не к делу. И вот это жеребячество ему запросто прощали, а вот молчаливую задумчивость, позу роденовского «Мыслителя», явно простить не могли, потому каждый норовил залепить ему по уху.

И Куимов понял, что сейчас, чтобы совершить что-либо аховое, ему не нужно искать губами, какой наиболее проводимый тепло металл. Он должен войти в чью-то шкуру, влезть в бесшабашность чьей-то судьбы и, презрев призывы стать иным, ринуться на безрассудство. Ибо никто из тех, кто едет рядом, по всему видно, на это не способен.

Скуластый парень был в двух шагах, один из которых, коль Куимов на него набросится, пролегал через чью-то сумку, упавшую на бок. Она же мешала парню двигаться по проходу, потому он ее то и дело подфутболивал.

После длительного общения пассажиры как бы разом почужели, будто бы давая террористу понять, что не имеют друг к другу отношения. Даже тот, который вовсю кадрил соседскую девчонку, теперь упекся фигурой чуть ли не до пола, стараясь даже не смотреть в ее сторону.

Сколько-то достойно вели себя двое: мариман, что сидел подле Куимова, и сам Геннадий.

Он рассчитал, что, если разом возникнет у подмышки скулатого, то первым же ударом выбьет из рук автомат, который он неумело держит под ходящей туда-сюда рукой. Потом захватит голову «совком», и вот нужен будет кто-нибудь подстрахующий, на случай, если шея у него окажется слишком тренирована для удушения.

Куимов не знает, утомляли ли пассажиров привязанности, а вот отчужденность явно жевала душу, потому все выглядели забитыми и раздавленными.

«Раз! Два!..» – мысленно начал отсчет Куимов своему безумству, и в это время автобус сильно тряхнуло, видимо передняя часть, а может, и сами колеса подвернулись, и под визгливый ор железная махина стала опрокидываться.

Геннадий успел кинуться на пол, и в это время над ним, кажется, просвистели ноги террориста, обутые в туфли с желтыми подошвами. Эти подошвы, словно палые листья, мелькнули в глазах, и тут же их застлал удушающий туман. Это лумнулось об Геннадия чье-то обмякшее тело.

Он очнулся, когда услышал до конца неразвившийся голос и понял, что на нем лежит та самая девица.

Пошевелился, положил ее рядом с собой. Под боком хрустело стекло.

В какую-то щелку виделось, как от самых глаз восходит взметающая карусель пурги.

– Держись за меня, – сказал девке Куимов и стал ползти на какой-то просвет.

– Ладно! – сказала она подчиняющимся голосом.

Наконец они выбрались наружу. И Куимов увидел того военного. Теперь он заметил, что был он старшим лейтенантом, потому как тот успел нацепить погоны, и в его руках победоносно поблескивал автомат.

У ног же его лежал распластавшись террорист, и офицер нет-нет да давал короткие гневные команды:

– Лежать!

Куимов глянул на скуластого и понял, что тот давно уже окочурился, потому сказал старшему лейтенанту:

– Оставь его! Давай поможем остальным.