Мания. Книга вторая. Мафия

И почти две недели провел там, пока все, по словам министра, улаживалось и утрясалось.

– Знаешь, – сказал ему в конце этого срока друг, – мой коллега сейчас в отпуске. Вот вернется… Словом, приезжай через месяц.

Куимов ездил к нему восемь раз. И когда, отчаявшись, собрался махнуть рукой, как секретарша министра, для которой он давно стал своим человеком, однажды – за чаепитием – спросила:

– А что у вас за такой вопрос, что Александр Елисеич не может решить?

И он – рассказал.

Света, как звали секретаршу, как-то отрешенно посмотрела на Геннадия, и можно было легко предположить, что она сравнивала качество дружб – мужской и женской. И потом просто так спросила:

– Что же вы мне раньше не сказали?

Умаянный бесконечными обещаниями, пустыми встречами, ненужными знакомствами, ничему не обязывающим питием, Куимов и на эти слова Светланы посмотрел, если так можно выразиться, как на въедливую борьбу добра и зла. Добро – предполагает, а зло – располагает. Вот сейчас она скажет то же, что и его друг: мол, в наши дни это дело совсем непростое, «уазики» в продажу почти не идут, ибо это, так сказать, оборонный заказ. Ну и в защиту своих намерений еще вякнет, что старания могут быть и не признаны.

И пока этот напряженный монолог вписывался в призрачный мир надежд, Света – по телефону – совершила некую живопись словами.

– Ларочка! – произнесла она в трубку. – Есть у меня один хороший знакомый, который до сих пор верит в праведную жизнь. Нет, не псих. Просто он, согласно своим убеждениям, никогда не сталкивался с тем, что находится вне морали.

Куимов не мог понять, зачем нужна эта изощренная проза.

А Светлана, чуть приламывая свою тонкую бровку, продолжала:

– А равнодушие общества кого хочешь сделает дебилом. Тем более что наша умственно отсталая политика…

Она сказала еще несколько ничего не значащих фраз, потом якобы призналась:

– Нет, у нас с ним, можно сказать, психологический роман. С ним я себя чувствую безумнее и маневреннее. И так порой хочется начать сызнова написание своей судьбы.

В заключение она бросила еще одну фразу:

– Классное руководство – это то, которое еще не съела гуманитарная блажь.

А потом было прощание и еще одно уверение:

– Сейчас он приедет с Лешей.

Она тут же вызвонила того самого Лешу, который интеллигентно явился тотчас и был выряжен в коробящие любителей традиции одежды. Особенно забавно болтался у него на шее явно женский шарфик.

Машина ждала у подъезда.

– К Ларисе! – бросил шоферу Леша.

И они – поехали.

Куимов не болел нравственным обновлением, но настойчиво проведенные в свое время в жизнь какие-то принципы нарабатывались как привычки, завышевшие собственные возможности на незримой тропе добра. Может, поэтому его последнее время тянуло на исповедальную литературу и отталкивали любые обожатели искусственных построений.

Но вместе с тем он не осуждал шустрых публикаторов, которые представительно переводили свою личную жизнь на современно толкующий язык и как бы подчеркивали, как слаба человеческая память. Ведь у каждого подобное, ежели не было когда-то, но непременно случится впредь.

Зычные вопли о новом мышлении, которые провозглашает сейчас очередной «партайгеноссе» – это опять же вынужденная капитуляция перед обстоятельствами, которые придумали сами. Ведь никто из живущих в Стране Советов не страдал от капитализма.

Как-то, совсем вскользь, Светлана сказала, что предпочла чахлое секретарство блестящей научной карьере. Зачем? Неужели у нее теперь столь любимая работа?

Они ехали неведомо куда, и Куимов думал только об одном: почему в диалоге подруг ни разу не прозвучал хоть отдаленный намек на его просьбу. Ну сейчас они заявятся к этой самой Ларисе, протянет он ей коробку конфет и цветы, которые купит по дороге. А дальше о чем говорить?

Леша включил музыку, которую перерезала фраза: «Выдвинетесь в депутаты, и вам сразу станут понятны все эти доводы».

Значит, жить чем-то своим в Москве – закономерное явление.

Они въехали в автомобильную пробку, и Леша обреченно сказал:

– С этой стороны Севзап закрыт.

И пошел колесить разными переулками и тупиковыми улицами.

И за все это время Куимов намертво забыл, что надо купить цветы и конфеты. Вернее, не попадалось подходящего места, где то и другое продавалось.

Они подъехали к огромной площадке, на которой стояли многие сотни «уазиков». Леша выскочил из машины и ушел в какое-то убогое строеньице с облупленными стенами, долго там был, потом появился с высокой белявой девкой, которая красила на ходу губы.

Она глянула на Геннадия с таким любопытством, словно он был произведением наивного искусства и надо поднапрячься, чтобы увидеть нечто в порыве собственного озарения.

От нее пахло Парижем.

– Отпускайте их, – сказала она, – и пойдемте пить чай.

Они вошли в небольшую закусочную, где узкая перспектива не давала увидеть то, что было в ее дальнем углу.

Но именно туда они и направились.

– Вам с лимоном? – спросила Лариса.

– Если это вас не затруднит.

У нее были зеленые глаза и чуть привеснушчатая шея.