Маннергейм и блокада. Запретная правда о финском маршале

Эту экспедицию поклонники маршала достаточно часто преподносят в качестве едва ли не подвига с его стороны. Да, путешествие по западным и северным районам Китая не было комфортной туристической поездкой. Тем не менее сравнивать его с экспедицией Амундсена (да хотя бы того же Колчака) не приходится. Маннергейм двигался в основном по населенным (пусть и не очень плотно) районам, где были дороги и населенные пункты, где у него были местные проводники. По дороге он мог заниматься охотой в свое удовольствие. Подобные маршруты прокладывали для себя в начале ХХ века поклонники экстремального туризма того времени.

После возвращения из экспедиции Маннергейм был назначен командиром 13-го Владимирского уланского полка, дислоцированного в Царстве Польском. Как он отнесся к своему назначению? Сложно удержаться от соблазна и не процитировать проникновенные строки из мемуаров Маннергейма, в которых он описывал свое отношение к полякам:

«Как финн и убежденный противник политики русификации, я думал, что понимаю чувства поляков и их точку зрения на те вопросы, которые можно было считать взрывоопасными. Несмотря на это, поляки относились ко мне с предубеждением. Отрицательное отношение поляков к русским было почти таким же, как и наше».

Я специально подчеркнул те места, которые, как сказал бы Маннергейм, можно считать взрывоопасными. В начале ХХ века в Европе все выше поднимали голову национальные движения. И в Финляндии, и в Польше, которые входили в состав Российской империи, ширились ряды сторонников независимости. К ним можно относиться как угодно, но с точки зрения Петербурга это были мятежники, сепаратисты, которые покушались на территориальную целостность страны. Маннергейм на голубом глазу объявляет, что понимал и симпатизировал им, более того, сам испытывал совершенно такие же чувства. В небольшом абзаце он дважды подчеркивает свою принадлежность к финской нации – в противовес «русским». И говорит о том, что его («наше») негативное отношение к русским было, пожалуй, даже сильнее, чем у поляков!

Да, маршал на склоне лет серьезно усложнил задачу российскому министру культуры.

Конечно же, здесь снова встает все тот же важный вопрос: а насколько можно в данном вопросе доверять мемуарам Маннергейма? Возможно, на склоне лет он пытался представить себя большим финским патриотом, чем являлся на самом деле? Безусловно, так оно и есть. Как уже говорилось выше, к простым финнам в «имперский» период своей жизни Маннергейм относился с презрением, говорить на финском языке умел очень плохо. Однако это не означает, что у него была какая-либо симпатия к русским. Возможно, у него уже в ту пору закрадывалась мысль о том, что лучше быть первым в Галлии, чем вторым в Риме, то есть представителем узкого круга правящей элиты небольшого самостоятельного государства. Однако пока что судьба не предоставляла ему такого выбора, а бунтовать против действующей власти Маннергеймы не привыкли.

В Польше Густав провел несколько лет. Снова, как и в Петербурге, значительную часть его времени и сил поглощала светская жизнь. Варшава по своему значению, конечно, уступала имперской столице, но это все же был не провинциальный Калиш, откуда Маннергейм всеми правдами и неправдами постарался вырваться в начале своей карьеры. Он стал весьма популярен в светских салонах Варшавы, обзавелся тесными связями с ведущими аристократическими семействами, крутил романы. Одним словом, вел привычную ему жизнь. Неизвестно, как сложилась бы дальше его биография, если бы не начавшиеся вскоре масштабные потрясения.

Летом 1914 года началась Первая мировая война. Маннергейм, встретивший ее в должности командира гвардейской кавалерийской бригады, вскоре получил дивизию. В этот момент он был уже генерал-майором. Практически с самого начала его бригада участвовала в боевых действиях. Кавалеристам Маннергейма повезло: им достался более слабый противник – австрийцы. В то время как в Восточной Пруссии немцы безжалостно перемололи значительно превосходящие силы 1-й и 2-й русских армий, австро-венгерское командование не смогло добиться на своем участке фронта решающих успехов, а осенью и вовсе вынуждено было начать отступление.